Дмитрий Скирюк - Руны судьбы [litres]

– Мне… нужно знать… что за игра здесь крутится, – в три приёма выдохнул наёмник. – Мне нужно знать, кто он. Вернее – что он.

– Зачем?

– Затем, что он мне сам сказал, чтоб я пришёл.

– Кто сказал?

Рутгер поднял голову.

– Тот. Рыжий.

Воцарилось молчание. Гудел огонь в камине. Три свечи наперебой потрескивали фитилями. Воровские главари опять переглянулись. Макс едва заметно поднял бровь. Матиас так же незаметно покачал головой.

– Он никого на него не натравит, – сказал он. – Если сначала заявился до нас, то наверх уже не полезет – слишком горячо.

– Это уж точно, – кивнул Рутгер. – Мы все в одной лодке. Тот толстяк, Андерсон, к испанцам не пойдёт, но мне сдаётся, у него свои каналы, не хуже. Зачем-то же он был ему нужен, тот травщик…

– Жуга, – перебил Макс. – Его зовут Жуга. Он…

– Постой, – Матиас ухватил брата за руку. – Почём мы знаем, что ему можно доверять? Что он не вынюхивает, где тот водится, чтоб покатать его на железе?

– Верно, – поразмыслив, согласился тот. – Что скажешь, Рутгер? А?

– Даю слово, что не причиню ему вреда.

– Твоё слово немногого стоит.

– Обижаешь, Матиас. Я ещё никогда никого не предавал.

– Всё когда-то происходит в первый раз… Но ладно. Зря ты, парень, всё это затеял. Если бы ты хоть немного дольше пожил в городе, ты бы о нём услышал. Вору играть с ведунами – последнее дело. А ты ничего не понял.

Рутгер привстал и подался вперёд, нависнув над столом.

– Это вы ничего не поняли, – тщательно подбирая слова, проговорил он, – Этот травщик такой же колдун, как ты – проповедник или я – золотарь.

– А кто же он?

– Этот Жуга, – процедил сквозь зубы Рутгер, пристально глядя Матиасу в глаза, – он кто-то вроде бога.

Договорить он не успел. Замок на дверях негромко щёлкнул, створки распахнулись, и на пороге возник широкий, большой силуэт человека. Облачённый в серый плащ до пят, он заполнил дверной проём, как пробка затыкает бутылку. В коридоре была тишина – оба парня, стоявшие на вассере, так и не дали о себе знать.

Все четверо мгновенно прянули назад и ощетинились ножами. Даже Рутгер, у которого два молодца изъяли всё оружие, выбросил из рукава в ладонь кривой кинжал чёрной бронзы, без рукояти, на кольце; так кошка выпускает коготь.

Одетый в серое гигант помедлил, нагнул голову и, двигаясь с обманчиво неторопливой плавностью, шагнул через порог. Откинул капюшон.

– Спрячьте ваше оружие, господа воры, – простуженно сказал он, и лица всех четверых едва заметно дрогнули: перед ними стоял Андерсон. Тот самый господин Андерсон, о котором только что шла речь. Тот самый наниматель Рутгера. Тот самый, который хотел убить Лиса.

Тот самый.

– Спрячьте ножи, – повторил он. – Я пришёл говорить.

Учиться магии или чему другому Фриц не учился. Не потому, что не хотел, а потому, что никто его не обучал. Ни травник, ни Ялка, ни даже Карел. Сперва он растерялся и даже немного обиделся. Все вели себя с ним так, будто он был вазой чешского стекла и любое неосторожное движение могло его разбить. Но жаловаться он даже не думал. Пусть Фриц не вышел ростом, но у него была своя мальчишеская гордость, заставлявшая его терпеть и ждать, не плакать по ночам в подушку, как девчонка, и не задавать вопросов. Вместо этого он всматривался, наблюдал и слушал.

Он быстро привык к жизни в лесу, и она ему даже стала нравиться. Проживший всю жизнь в городах, он никогда не слышал такой полной, всеобъемлющей и ясной тишины, какая здесь царила по ночам, никогда не видел столько ярких звёзд, как в здешнем небе, да и воздух, коим он дышал до этого, никогда не был так свеж и чист, как в этом заколдованном лесу. В морозные дни, когда деревья одевались в белое, а на бутылочные донышки в окне ложилась изморозь, солнце сияло особенно ярко, и круглый купол неба заполняла такая бездонная синева, что было страшно на неё смотреть: вдруг упадёшь туда, в эту синь, что тогда?

Куда тогда?

Фриц не привык смотреть вверх. Небо для него всегда было чем-то маленьким, серенькой полоской между стиснутых домов, привычной, как потолок, и даже если удавалось влезть на крышу, он никогда не оставался с ним наедине: вокруг были люди и дома, построенные этими людьми. А здесь между ним и небом не было ничего, совсем ничего. Он таращился и вслушивался в небо, и небо словно говорило с ним, только он не мог понять, о чём и для чего.

Что-то случилось с ним. Что-то случилось, пока он болел.

Фриц обошёл, облазил и обползал все окрестности, вплоть до самых мелких закутков и овражков, от круглой поляны на западе до большой сосны у старых терриконов на востоке. С тех пор, как он переболел своей загадочной болезнью, он почему-то стал просыпаться рано, раньше всех. Он приносил воды и дров, разжигал огонь и, пока девушка занималась стряпнёй или вязанием, шатался по лесу, отыскивал кусты лещины с прошлогодними орехами, беличьи тайники и какие-то особенно кривые и красивые сучки и каппы, из которых потом пытался вырезáть фигурки. Вервольф, похожий более на шило, был малопригоден для резной работы, но другим ножом у мальчика не получалось. Со временем фигурок этих накопилось столько, что они уже не умещались на каминной полке и потихоньку расползались по углам, благо, места в доме было предостаточно. Травник всякий раз подолгу всматривался в каждую вышедшую из рук мальчишки игрушку и ничего не говорил, лишь кивал. Впрочем, как-то раз он тоже вертел-вертел в руках очередную фигурку, потом бросил на мальчишку удивлённый взгляд, нахмурился, швырнул деревяшку в огонь и не отходил от камина, пока она не прогорела до углей. Фриц это запомнил.

Браслет, который сделал для мальчика травник, был неудобен и великоват, морозил руку, но вскоре Фриц к нему привык и носил, не снимая, в холода задвигая поглубже в рукав. Все попытки выяснить, зачем он, или обнаружить в нём что-нибудь волшебное, закончились ничем: на вид, на ощупь и на вкус это были самые обычные бронза и камень, хоть тресни.

Фриц размечал полянки крошевом следов, взбирался на деревья и карабкался на скалы, он знал теперь здесь каждое дупло и трещину, а там, где не хватало цепкости пальцев, ему помогал Вервольф. Как-то он нашёл гнездо сороки с крышей. В другой раз – фиолетовую друзу низкопробных аметистов. Однажды он отыскал каменный топор, со сколотым краем и без рукояти, но вполне настоящий топор. А ещё как-то раз он расколол случайно подвернувшийся камень и обнаружил внутри большую стрекозу с ладонь длиной, правда, мёртвую и какую-то не настоящую, будто нарисованную. Как она могла там оказаться, он решительно себе не представлял.

Но один раз всё-таки случилось что-то, похоже на учёбу. Они с Жугой возвращались домой, оба усталые и нагруженные связками дубовой коры, и Фриц спросил, как травник сделал, чтобы их с Золтаном не было видно, когда они бежали из Лиссбурга.