Дмитрий Скирюк - Руны судьбы [litres]

– Ах, это… Ничего особенного, – рассеянно ответил тот, думая о своём. – Просто я отвёл им глаза, вот и всё.

– Как так?

– Ну, это просто. Даже ничего делать не надо, было бы желание, – Жуга огляделся, подыскивая подходящий пример. Они остановились.

– Видишь это дерево?

– Ну, вижу, – согласился Фриц.

– Рассмотри его внимательно. Запомни всё… Запомнил?

– Да…

– Отлично. Тогда пошли.

И они двинулись дальше. Дерево, которое травник просил рассмотреть и запомнить, скрылось за поворотом тропы. В молчании они прошагали довольно долго, как вдруг Жуга остановился, посмотрел с хитрецой и опустил вязанку на снег. Уселся на неё верхом и знаком показал, чтобы Фриц проделал то же. Фриц проделал.

– Ну что, ты ещё помнишь то дерево? – поинтересовался травник.

– Конечно, – Фриц кивнул и уже открыл рот, готовый описать его во всех подробностях, но травник, протестуя, выставил ладонь.

– Не надо, – сказал он. – Не надо. И так верю. Скажи мне лучше вот что. Рядом с тем деревом было второе. Чуть-чуть позади. Ты помнишь?

Фриц растерялся. Вопрос застал его врасплох.

– Второе?.. – пролепетал он. – А было второе?

– Да, – кивнул Жуга, – там их было два. Так что ты можешь мне о нём сказать?

– Я н-не запомнил…

– Но хоть что-нибудь? – продолжал допытываться травник. – Какое оно из себя? Высокое? Не очень? Берёза? Осина? На ветках много снега или мало?

Фриц нахмурил лоб, напрягся, но тщетно: если там и было ещё одно дерево, он совершенно не обратил на него внимания. Вообще не заметил. Вспоминалось что-то, но смутно: куст не куст, дерево не дерево… Да и то не вспомнилось бы, если б не Жуга.

– Я… ну, я не рассмотрел, – наконец признался он. – Я вообще не смотрел на него, на это другое дерево.

– Почему?

– Ну… Мне это было не нужно.

Жуга рассмеялся и хлопнул себя по коленкам.

– Не нужно? Так вот тебе первый урок, – сказал он. – Настоящим невидимкой стать очень трудно. Да и зачем? Хочешь быть незаметным – будь на виду, только стань вторым деревом , и никто тебя не увидит. Когда ты вырастишь это второе дерево в себе, умение придёт само. Ты понял?

– Нет.

– Поймёшь. – Он посмотрел на небо. – Ладно, пойдём, а то нас уже, наверное, заждались.

– Жуга…

Тот обернулся:

– М?

– А что за дерево там было? То, второе.

– Что, разобрало? – травник улыбнулся. – Рябина. Рябина с ягодами. Правда, почти все уже опали, но на макушке ещё много. Раскидистая такая, тонкая, вся в снегу.

– У… А ведь верно…

– Теперь хоть вспомнил?

– Теперь – вспомнил…

Когда пришли домой, Жуга сделался сосредоточен и хмур. Пока Фриц и Ялка ели, он достал чернильницу и лист пергамента, очинил перо и принялся писать. Про ужин он забыл и к еде не притронулся. Исписанный лист он свернул в трубку, перемотал шнурком и хлопнул свёртком по колену.

– А теперь – спать, – объявил он и дунул на свечу.

Далеко от Фландрии и от Испании, в просторном новом доме на околице деревни у подножия Хоратских гор черноволосый бородатый плечистый мужчина стоял у образов и вертел в руках большой тёмный опал на коротенькой цепочке, оправленный в чернёный мельхиор. Взор мужчины был задумчив и угрюм. Камень до того висел на уголке иконы Божьей Матери: в здешних местах любили вешать красивые цацки в красный угол.

Дверь отворилась. На пороге показалась невысокая красивая женщина с ведром, двинулась было к бочке, но поймала мужнин взгляд и поставила ношу на пол, опасаясь расплескать, – столь странным ей показалось выражение его лица.

– Ты чего такой? – спросила она, подходя и вытирая руки. – Что случилось, Реслав?

Тот поднял к ней растерянное лицо.

– Камень треснул, – озадаченно и как-то беспомощно сказал он. – Вдоль и поперёк, крестом. На, посмотри.

Она посмотрела.

Опал играл двумя лучами – красным и зелёным – на четыре части. Две трещины, прямые, как вязальные спицы, пересёкшись, образовали ровный крест.

Было красиво. И жутко.

Жутко красиво.

Реслав помолчал. Посмотрел на жену.

– Как думаешь, Ганка, к чему бы это? А?

Когда отряд испанцев проломился через лес к одинокой скале, уже смеркалось. Под вечер потеплело, низкое небо затянули серые тучи. Звёзды скрылись, посыпал снег. Сначала в синем воздухе закружились одинокие снежинки, потом они немного выросли, потом ещё чуть-чуть, и вскоре с вечереющего неба падали уже целые хлопья, толстые и белые, как сытые овцы. Ветра не было. Тяжёлый и липкий как гончарная глина снег ложился спудом на плечи и головы, западал за ворот, отягощал поля на шляпах солдат и скапуляры монахов. Сапоги черпали снег – сапоги! – что говорить о башмаках?.. Кто бывал в настоящем диком лесу, тот знает, что зимой чащоба защищает лучше всяких стен. Недаром лесные братья чувствуют себя там так вольготно. Ветки кустарника сплетались, как бока корзины, еловые лапы хлестали в лицо, купина и шиповник добавляли лишние полоски к буфам рукавов и штанов, драли полы плащей и монашеских ряс. При каждом движении сверху сыпалась хвоя и белая мерзость. Лис присмотрел себе укрытие что надо (если, конечно, он в самом деле жил тут). Солдаты ругались, кутались кто во что мог и прятали ладони в рукава. Курить брат Себастьян не разрешил. Жевали табак.

Треск ветвей в вечерней тишине слышался особенно отчётливо. Громоздкие алебарды, и так-то не слишком удобные, в лесу и вовсе стали проклятием для четверых солдат, и лишь когда Мануэль набрёл на узкую тропу, заметённую снегом, идти стало легче.

Тропа куда-то вела.

– Hola, да тут дорога! – с удивлением воскликнул маленький испанец.

– Где дорога? – Санчес с интересом обернулся.

– Да вот же дорога, здесь! – объявил аркебузир, топнул ногой и сделал несколько шагов, проваливаясь в снег не по колено, а едва по щиколотку. – Старая просека. Видите? – он помахал рукой, указывая вверх. – Деревья тонкие и выросли недавно, в два ряда.

Все задрали головы.

– А и верно, – оглядевшись, согласился Родригес. – Рудничная нитка, не иначе. Ну и глаз у тебя, Мануэль. Я вот не заметил, всё только вниз да вниз…

– Чего выпятились? – не выдержал Киппер. – Дорога и дорога. Что в ней эта… такого особенного есть? Эка невидаль, открыл Америку… Дорога… Раз рудник здесь был, должна дорога тоже быть. Она нас к нему и выведет. Пошли.

Десятник проверил, хорошо ли ходит в ножнах меч, и первым двинулся вперёд.

– Дурацкое время года! – ругался сквозь зубы Родригес, отряхивая об колено снег со шляпы и вытирая мокрое лицо перчаткой. – Ну что за мерзкая страна! Летом сыро, зимой холодно, а весной и осенью – и сыро и холодно. Caray! [87] Испанское ругательство. Как здесь только люди живут?

Жевать табак Родригес тоже бросил, когда добрались до сугробов. Он пыхтел, ругался и расчищал алебардой проход. Усы его, обычно гордо бодавшие небо, намокли и обвисли как две чёрные сосульки. Настроение у остальных солдат тоже было ни к чёрту. Киппер ещё утром высосал все запасы водки и пребывал в настроении холодном и безумно мрачном. Поводов для тревоги не было, лес был первозданно тих, только снег скрипел под ногами, но солдаты вздрагивали, поводили оружием и косили взглядом. Теперь, найдя дорогу, все воспряли духом, обменялись солёными шуточками, зарядили зубы свежей жвачкой и двинулись дальше. Первыми шли Киппер и Санчес с Родригесом, за ними – Хосе-Фернандес с Мануэлем, далее – Михель и сумасшедший Смитте. Тропа не позволяла идти по трое. Замыкающими шли монахи и Анхелес, как видно, не желающие упускать из виду подопечных.