Дмитрий Скирюк - Руны судьбы [litres]

Он отставил свой бокал и придвинулся к столу.

Гусь был великолепен.

– Присаживайся, Иоганн, – кивнул Золтан трактирщику, руками разрывая жирное приправленное мясо. – Чего стоять – не первый год знакомы.

– Да уж, правда ваша, что не первый год, – признал тот, – только мне уж некуда. Я и ел уже сегодня, да и хватит мне: вон какой я толстый, – он ущипнул себя за брюхо, растопырил руки и демонстративно повернулся вкруг себя.

Объёмы впечатляли.

– Видите? А?

– Вижу, – усмехнулся Золтан. – Только что с того? Трактирщик должен быть толстым. Худой трактирщик – значит, и трактир хреновый. Что это за трактирщик, если он свою стряпню не ест?

– Э, не скажите, господин Хагг, не скажите. Вот вы: вон какой вы худой, брюха нет совсем, а в харчевне у вас всё честь по чести, с понятием. Я, что ли, вашей стряпни не пробовал? Пробовал. Так вы ещё скажите, будто вы не у себя столуетесь. Э? – он покачал указательным пальцем. – А-а!..

– Ладно, ладно. Убедил. Но всё равно, давай подсаживайся. Если есть не хочешь, так хоть вина со мной выпей.

– Да я-то как бы и не прочь, но вот жена…

– Пей, пей. А то ещё подумаю, что ты меня отравить хочешь.

– Да что вы такое говорите-то, как можно! – Иоганн воровато оглянулся, словно проверял, не смотрит ли супруга, затем махнул рукой, мол, наливай.

Золтан налил, и дело пошло.

– Всё дорожает, – жаловался Иоганн, похрустывая сырными шариками. – Вот вы с понятием, господин Золтан, сами трактир содержите, уж вы-то знаете, каково нам нынче стало-то. Ага. С тех пор как воевать с туретчиной затеяли, все пряности идут через испанцев. Слов нет, пряности хорошие, хоть в суп, хоть в колбасу. Но – дерут! Просто кошмар, какие цены. Ага. Во-от такусенький мешочек перца стоит больше двух свиней! Оно, конечно, дело верное, закупишься разок – и на полгода. И народу нравится. На сорок миль окрест все знают: в «Коновале» дряни не дадут. Здесь перец не затем сыплют, чтоб тухлятину забить, ага, совсем не затем… Как вам гусь, господин Золтан?

– Спасибо, гусь отменный, – Хагг откинулся на спинку стула, вытер руки о штаны и потянулся за вином. – Надо будет выпросить у тебя рецепцию.

– Какая рецепция, что вы такое говорите! – всплеснул руками трактирщик. – Вы же знаете – всего понемногу да смотреть, чтоб не пригорело. Берн, дурачок, никак смотреть за жарким не научится, половина жира пропадает. А гусиный жир негоже проливать, он ого-го, какой полезный! Да. Гусиный жир очень вкусен с вареньем. Это жёнушка моя для вас готовила, специально, она в этом деле знает толк. Жёны, они понятливые: раз запомнят, вовек не забудут…

Золтан слушал трескотню хозяина, наслаждался вином с оливками и вспоминал.

Мало кто признал бы сейчас в суетливом белобрысом толстяке того беспокойного двадцатилетнего юнца, каким его знавал когда-то Хагг. Это сейчас он обрюзг, женился, купил трактир и стал именоваться веско и степенно – Иоганнес Шольц, а тогда он был просто Иво Солич или «Глюк ауф Иоганн», сербский паренёк, водивший караваны вьючных мулов потайными тропами. Жадный до приключений и до денег, с ветром в голове и со своим понятием о честности, он торговал всем, чем придётся – оружием, вином и табаком, шелками, «травкой», маслом, красками… Потом занялся пряностями, мешками стал ввозить в страну кунжут, мускатный орех, шафран, гвоздику и жёлтый имбирь – за них платили громадные деньги. Он вырос в старой Македонии, в тех краях, где жители и сами уже забыли, какой веры были изначально, среди болгарских христиан и мусульман-албанцев, из которых османские владыки набирали самых преданных янычар. Старый хорватский горец был его учителем в нелёгкой науке подпольной торговли. Иво Солич знал четыре языка, легко общался с любым торговцем и почти не попадался патрулям. «Моя удача – девка тёртая, приходит дважды в день», – любил приговаривать он.

Дважды-в-День… Так его тоже звали.

Строго говоря, на этом он и погорел, когда не стал ждать следующего дня и сразу решил отправиться обратно, загрузившись новой партией товара. Золтан отловил его у перевала Четырёх Ворот возле Тырговиште и решил, что парень может быть ему полезен. Он конфисковал часть пряностей в пользу кухни сыска господаря и отпустил его на все четыре стороны. Иво прекрасно понимал, как ему повезло – достаточно было раз увидеть, как гниют на кольях прочие контрабандисты – и услуги этой не забыл. Но стал ещё наглее и рисковее, ходил такими тропами, что патрули османов и румын боялись брать его следы. Не раз он предпочитал потерять часть товара или лошадь, чем попасться ещё разок, и, если что, без колебаний сбрасывал мешки и трупы в горные потоки и глубокие ущелья, терял на этом деньги, но выигрывал жизнь. За что и получил своё четвёртое, последнее прозвание – Безумный Коновал, которое из озорства увековечил за своей корчмой, когда ей обзавёлся.

«Старею, – вновь подумал Хагг. Отхлебнул вина и покрутил в руках бокал. – Всё чаще вспоминаю прошлое. Уже и друзей почти не осталось. Безумный Коновал… Сколько Шольцу? Сорок? Вроде, ничего меж нами не было, а гляди-ка – помню. Я же его ненамного старше, а такое чувство, что знакомы лет пятьсот».

С недавних пор вино стало слишком сильно действовать на него. Возможно, это было следствием того случая на поляне в заколдованном лесу, когда его едва не отравил лесной народец. Золтан предпочитал об этом не думать. Гудел ветер, сыпал снег, трещал огонь. На душе было удивительно спокойно. Думать о плохом не хотелось.

– А скажи-ка мне, любезный, хорошо ли нынче у тебя идут дела?

– Да как сказать, – замялся трактирщик. – Дела как дела. Чего им не идти? Идут. Зимой, конечно, путников меньше, сами знаете, зато постояльцев больше. Ага. И впрямь, кому охота идти в холод и темень? Стражники, опять же. Тому дай, этому дай. Охота разве, чтоб трясли? Мало ли что у меня в подвалах! Кокнут бутылку, а мне разорение. Бутылка-то, может, лет десять лежала, ждала… Нет, не подумайте чего, у меня с властями мир, хоть слухачи и не сидят, но клиент есть клиент, раз платит – наливай. Но жизнь есть жизнь. Ведь как бывает? Сегодня вот один лишь вы, а завтра, может, полный дом набьётся. Чем поить? А сам я ничего, и семья такая же. По нонешним-то холодам болезни всякие, не понос, так золотуха, но пока бог миловал: жив-здоров, хвала святому Лису…

– Что? – Золтан вскинул голову. Глаза его заблестели. – Как ты сказал?

Шольц встрепенулся. Заморгал.

– Ох… уж простите, господин Золтан… А чего?

Хагг подался вперёд.

– Хвала кому? – повторил он.

– Э… в смысле, значится, кому хвала? Ох, простите, это я не подумавши ляпнул. Лис-то? Ага. Это, в смысле я… ну, в смысле… Знаете же сами: почему бы не помянуть добрым словом? Времена нонешние – веры мало, на кого-то уповать…