Дмитрий Скирюк - Руны судьбы [litres]

«Силы небесные! Я не знаю, что со мной! Но я не хочу, чтобы он умирал!!!»

Безмолвный крик ушёл и канул в никуда, невидимый мешок звенящей пустоты за её спиной сомкнулся, тёплое стало горячим. Тело под её руками дёрнулось и чуть заметно напряглось, и она скорее догадалась, чем почувствовала, что парнишка снова задышал. Нагнулась, не поверив собственным ушам. Сердце билось тихо, но отчётливо. Повязка под рубахой пропустила кровь, Ялка убрала руки и обессиленно опустилась на сено. Долго, пристально смотрела Михелю в лицо, не в силах шевельнуться, затем привстала, как смогла натянула на парня штаны и укрыла его своей последней шалью. После принялась собираться, уже без спешки и без суеты. Сил суетиться не было – Ялка никогда ещё не чувствовала себя такой избитой и измотанной. Она нашарила и завязала сумку, сунула ноги в башмаки и поплелась к дверям.

Остановилась на пороге.

– Прости меня, Михель, – устало проговорила она. – Прости, но мне надо идти. Мне всё равно не удалось бы оправдаться. Пусть… Пусть у тебя всё будет хорошо.

Ялка осторожно выглянула в щель меж досок – нет ли кого поблизости, и выскользнула прочь, закрывши за собою дверь.

Уже почти стемнело, когда двери старого сарая заскрипели, открываясь, и на пороге нарисовался тёмный и высокий силуэт человека. Мгновение он стоял так, словно прислушиваясь, потом шагнул вперёд. Сухое сено мягко и легко шуршало под ногами. Человек ступал уверенно, спокойно, будто днём. Остановился возле Михеля, присел и осторожно приподнял укрывавшую его шаль. Взял парня за запястье, хмыкнул и озадаченно потёр заросший подбородок. Его тонкие ловкие пальцы осторожно ощупали повязку, прошлись туда-сюда, затем легонько надавили. Михель застонал.

Человек уселся рядом, вытащил из кучи сена сухую травинку и бездумно принялся её жевать. Пригладил пятернёй всклокоченные волосы и снова хмыкнул. Покачал головой.

– Но не мог же я так ошибиться! – задумчиво пробормотал он. – Или всё-таки мог? Да нет, быть не может… Нет. Неужели я опоздал?

Он ещё с минуту так сидел и размышлял, глядя то на раненого, то на дверь, а то куда-то в угол, где ночная темнота казалась почему-то ещё более тёмной и холодной, чем была на самом деле, после чего встал, подобрал свой брошенный мешок и тут заметил рядом с ним какую-то замызганную тряпку. Нагнулся, поднял, развернул, стряхнул с неё приставшие соломинки. Поднёс к лицу. Нахмурился. Тряпка оказалась разодранной, в кровавых пятнах, нижней юбкой.

– Так, – проговорил он, бросил взгляд на перевязку, скомкал рваное полотнище и запихнул его в мешок. Привычно вскинул сумку на плечо и посмотрел на парня сверху вниз.

– Бред какой-то, – сказал он сам себе. Перекусил и выплюнул травинку, опять нахмурился, потёр ладонью лоб. – Ужели вправду опоздал? Однако… Хм! Всегда бы так опаздывать…

На сей раз это было сказано как бы с усмешкой, но при этом с ноткой одобрения. А в следующий миг человек вышел и растворился в темноте. «Так, так, – после недолгой паузы послышалось снаружи. – Ага… А это что?»

Шаги два раза шлёпнули по грязи, а затем исчезли, словно их и вовсе не было.

Свиньи за перегородкой сидели тише воды ниже травы.

Проклятая кладовка оказалась ветхой и дырявой. Сверху не капало, но в щели сквозило с улицы изрядно. За эту ночь Фриц основательно замёрз и для тепла навалил на себя всё тряпьё, которое нашёл, – сеть, старую кошму, тряпичный коврик, а со стороны стены нагромоздил мешки с луком. Мешки были тяжеленные, и Фриц едва не надорвался, их ворочая. Под вечер его вывели в нужник, потом обратно заперли, швырнув ему из милосердия горбушку хлеба и налив воды. Кружку Фридрих выхлебал в три глотка, но больше наливать ему не стали, опасаясь, что парень не сдержится ночью. И всё же отношение к нему заметно изменилось к лучшему. По-видимому, слова травника подействовали в защиту мальчишки. Во всяком случае, бить его больше не били. Несмотря на это, Фриц впал в уныние и разговаривать с хозяевами отказался наотрез.

Гром и молния, Лис был так близко! Если бы ему удалось поговорить с ним! Да что там поговорить – хотя бы пару слов сказать! Он бы понял. Он бы вспомнил Гюнтера из Гаммельна, наверняка бы вспомнил. И может, помог бы. А теперь…

Есть хотелось зверски. Горбушка твёрдостью напоминала камень для точила. К вечеру Фриц додумался провертеть в мешке дыру, достал и съел три луковицы подряд, после чего лук ему опротивел. Фриц мрачно грыз сухарь, кутался в овчину и пытался выглянуть наружу. В щель между неплотно пригнанными досками виднелись двор и часть дороги за воротами. О том, чтоб убежать, он и не помышлял – первая же попытка отодрать доску отозвалась таким ужасным скрежетом, что в кладовую тотчас явился сын хозяина (тот самый, с кулаками), и Фриц едва успел притвориться спящим. Прислужник с неодобрением покосился на продранные, сдвинутые мешки, но ничего не сказал и молча вышел, положив засов на место.

Фриц ёжился, пытаясь целиком вместиться в безрукавку, ложился так и этак, и в конце концов забылся тревожным сном. Ночь казалась бесконечной. Донимали страх и холод. Раз за разом Фридрих просыпался в поту – видение окровавленного тела раненого купца преследовало его даже во сне. Такого с ним доселе не случалось. Лишь теперь он в полной мере осознал, что чуть не стал свидетелем и соучастником убийства. Одна мысль об этом заставляла вздрагивать. Что с ним сделают? Какое наказание определит ему деревенский староста? А если это будет городской судья? А если эшевен? Удастся ли утаить от них, кто он и откуда?

Где его мама и сестра, наконец? Что с ними сделали?

Все эти мысли привели его в смятение и растерянность, Фриц не заметил, как стал тихо подвывать в холодной темноте, потом опять уснул.

Так продолжалось до утра.

Он пробудился с первым криком петуха и больше не смог заснуть. Ночь вымотала его до предела. Руки-ноги затекли, Фриц ворочался и ёрзал, разминая их и разгоняя кровь. На кухне стукала посуда, потянуло дымом – там хозяйка разжигала печь. Ступени лестницы над головой скрипели, гулко стучали шаги. Двор постепенно пробуждался. Двое возчиков, встревоженные происшествием, с утра решили поскорей продолжить путь и теперь сноровисто и быстро запрягали лошадей. Осеннее солнце разгоралось медленно, стоял туман. Прошла дворовая девчонка до колодца. Возвернулась. За дверями, очень близко, застучали ложки – в зале объявились посетители. Про мальчика будто забыли. Фридрих вознамерился уже напомнить о себе, но в этот миг на дворе возникла суета, послышался ослиный рёв и звон железа. Любопытство одержало верх, Фриц выглянул наружу и враз похолодел.

В первое мгновение ему показалось, что сбывается его самый страшный кошмар.