Дмитрий Скирюк - Руны судьбы [litres]

Ногам было холодно. Разгорячённое безумным танцем тело быстро остывало.

– Ты, наверное, мёрзнешь, – словно угадав её мысли, сказал травник, стащил свой рыжий плащ и набросил его девушке на плечи. – Ну-ка, завязывай ботинки и пойдём скорей: сдаётся мне, мы зря остановились.

– Наверное, не надо, – робко попыталась возра-зить она, поводя плечами – верблюжий волос кололся даже сквозь рубашку. – Ты же сам замёрзнешь…

– За меня не беспокойся. Один человек , – тут травник криво улыбнулся, – научил меня, как обращаться с холодом… Так что не волнуйся: я до дома доживу. А вот ты недели не прошло, как встала с постели.

– Неделя уже прошла, – возразила Ялка. – И потом, меня же высокий вылечил. Да и что со мною сделается за десять минут?

– Десять минут? – травник с очень странной интонацией повторил её последние слова и покачал головой. – А ты сильнее, чем я думал… Знаешь, я очень за тебя боялся.

Творилось что-то непонятное. Ялка чувствовала себя совершенно сбитой с толку.

– Почему? – спросила она. – Разве мне нельзя было их видеть?

– Смотреть на майя не опасно, их на самом деле как бы нет. Но вот плясать с ними – опаснее опасного. Десять минут… – вновь повторил он и умолк на целую минуту, пристально вглядываясь ей в глаза, прежде чем продолжить.

– Ты танцевала семь часов, – сказал он наконец. – Точнее, семь с половиной. Оглядись. Уже светает.

Семь часов!

Девушка была настолько ошарашена, что послушно огляделась и в самом деле обнаружила, что звёзды стали тусклыми, а небо на востоке посветлело.

– И всё это время… – сказала она и запнулась.

– Да. Любой другой давно бы рухнул замертво. Майя и в самом деле полюбили тебя.

Он двинулся дальше, и Ялка бегом поспешила за ним. Догнала и пристроилась в спину – тропинка была слишком узкой для двоих. Девушка шла и смотрела на травника с совершенно новым чувством.

Она-то танцевала. Пусть даже семь часов, но танцевала. Двигалась. Грелась.

А он играл и сидел на снегу.

Некоторое время шли в молчании. Свежевыпавший снег громко хрустел под ногами.

– Почему ты перестал рассказывать? – нарушила молчание Ялка. – Ты больше не хочешь со мной говорить?

– Нет, не поэтому.

– Я понимаю, – Ялка опустила взгляд. – Я ведь не глупая, я всё понимаю. Ты ждал ученика. И ты подумал, что это я пришла, чтобы учиться у тебя. И всё гадал – я или не я. А теперь, когда к тебе пришёл настоящий ученик, я стала не нужна. Ты ведь это хотел сказать?

– Нет, – ответил тот, – не это.

– Я ничего не умею и ничего не могу. У меня нет колдовского таланта. Я даже забыла, о чём я хотела спросить у тебя, пока шла. Я… я уйду сразу, как только смогу.

Она умолкла и закусила губу, сдерживая слёзы.

Не помогло.

– Это не важно, – мягко сказал травник, останавливаясь и оборачиваясь. – Совсем не важно. Мастер обязан быть в ответе за всех, кто к нему приходит. Кто к кому пришёл, это тот ещё вопрос. А твой талант в другом… совсем в другом. Если хочешь уйти – уходи. Но я тебя не прогоню. Нипочём не прогоню.

Ялка повернулась к травнику лицом.

– Лис… – через силу вымолвила она.

– Что?

– Скажи… как тебя звали мать с отцом?

– Я не знаю, кто были мои родители. Я их не помню. Меня вырастил дед.

– Родной?

– Что? А. Не знаю. Нет. Наверное, нет. А почему ты спрашиваешь?

– Я не хочу звать тебя… так. Как тебя зовут друзья?

– Жуга.

– Как странно… Это что-то значит?

– Ничего не значит.

– Мне не нравится. Уж лучше в самом деле Лис… Ой, нет, – она задумалась опять, – так тоже плохо…

Травник криво усмехнулся.

– Я и сам не в восторге. Но придётся выбирать.

– Всю курицу не ешь.

Фриц кивнул, послушно положил недоеденный кусок обратно на тарелку и вытер руки о рубаху. Он и так уже почти насытился, а на столе ещё оставалось немало другой еды: хлеб, сыр, морковка. В котелке над огнём закипал душистый чай на травах. Дом согрелся и теперь не казался таким безжизненным, как вчера. В щелях между ставнями мелькали блики факелов. Снаружи было тихо. Примерно с четверть часа тому назад произошла очередная неудачная попытка взять дом приступом, после чего гвардейцы отступили и опять принялись совещаться. Почему-то Фриц нисколечко их не боялся и даже с некоторым удивлением вспоминал, как у него стыла кровь на постоялом дворе, когда туда заявились монах и солдаты. Присутствие Лиса действовало на него успокаивающе: обещаниям травника он верил.

Сразу после разговора с Золтаном Жуга сделался сосредоточен и деловит. Он то подолгу замирал на месте, то принимался мерить комнату шагами, размышляя, тёр виски и гулкими глотками пил воду из кувшина. Потом мимоходом рассеянно бросил мальчишке ту самую фразу насчёт курицы, ушёл наверх в большую кладовую и развил деятельность.

Кладовая оказалась интереснейшим местом. Фрицу удалось заглянуть туда одним глазком, когда травник снял с неё замок, но внутрь его не пустили и прогнали вниз, решительно, но мягко, как излишне любопытного котёнка. Он подчинился, но всё же успел разглядеть гору самых невероятных вещей, без всякого порядка разложенных по полкам там и сям. Полки были огромные, старые, неструганой сосны, в четыре этажа, до самого потолка, протиснуться между ними взрослый человек мог только боком.

Травник что-то с шумом разгребал, передвигал и через полчаса спустился, неся целый ворох самых странных вещей. Тут были: флейта из чего-то странного, похожего на кость, только чёрная, помятый и обшарпанный поднос, такая же помятая оловянная кружка и странной формы подсвечник, похожий не то на сплетение лоз, не то на кастет. Ещё была большая толстая свеча, какой-то ремешок и что-то меховое и бесформенное. Последний предмет Фриц опознал не сразу: то была мюзета – маленькая французская волынка, запылённая и основательно траченная молью. Зачем она понадобилась травнику, оставалось гадать. Мех на ней пожелтел от времени, дудочки и трубочки потрескались. Травник повертел её в руках, придирчиво осмотрел со всех сторон, покачал головой и попытался надуть. Послышались сипение и хрип – воздух уходил сквозь многочисленные прорехи, но Жуга всё дул и дул, покраснев и выпучив глаза, пока дом, наконец, не огласился визгливым хриплым воем. Назвать его музыкой язык не поворачивался. Фриц сморщился, присел и зажал ладонями уши: в замкнутом помещении издаваемые волынкой звуки казались невыносимо громкими.

– Нет, так дело не пойдёт, – недовольно бросил травник, вновь ушёл наверх, пошарил на полках и вскоре вернулся, неся большущую сапожную иглу и два клубка дратвы – один смолёный, другой нет.

От сатанинского рёва за дверью слегка онемели – на минуту-другую тишина там воцарилась абсолютная. Потом кто-то снова выругался по-испански, по-французски, а затем, наверное для страховки, ещё и по-немецки, витиевато и раскатисто. Кто-то сбивчиво забормотал молитву. Золтан застонал и стиснул зубы.