Дмитрий Скирюк - Руны судьбы [litres]

– Что это значит?

– Ничего не значит. Самая бессмысленная руна. Это значит, что уповать мы можем только на бога или на какого-то героя. В переносном смысле – если мы хотим что-то завершить, то надо отдать этому начинанию все силы. М-м… хотя, постой, – он щёлкнул пальцами, – я, кажется, ещё припоминаю: считается ещё, что Inguz – руна воплощения внутреннего огня и плодородия.

– Жениться тебе надо, парень.

– Я ещё не сумасшедший. И вообще, что за намёки?

– Ладно. Замяли. Так, а что в препятствии?

– Kaun. Факел.

– Это плохо?

– Как сказать… Это огонь, каков он есть. Ещё обозначает рану, горе… Или близость. Это слишком многогранно, чтобы можно было полностью истолковать. Когда ворожат, её вообще используют с крайней осторожностью.

– Но вон же на камине Яльмар её написал, и ни-чего.

– Так то камин. Чего ему плохого от огня-то сделается?

– А это не может быть костром?

Пламя в камине погасло довольно давно, но кажется, только сейчас, при этих словах Золтана, в доме по-настоящему повеяло холодком.

– Может, – неохотно признал травник. – Ну что ты за человек такой, а? Всё тебя на какую-то гадость тянет! То погоня, то костёр. Если так рассуждать, можно истолковать вообще что угодно. Незачем было тогда и гадать, если у тебя только это на уме. И потом, если костёр, при чём тут удача, бог, успех? Я ж говорю – бестолковый расклад.

Они помолчали.

– Можно выбросить ещё одну, – неуверенно предложил Жуга. – Я иногда так делаю, когда расклад не очень ясный. Как бы спрашиваю, что, мол, всё это значит целиком.

– И что, помогает?

Травник пожал плечами:

– Иногда помогает.

– Тогда выбрасывай.

Жуга встряхнул мешок и выложил на стол последнюю костяшку: Uruz.

Прямая.

Жуга облизал пересохшие губы, потянулся за бутылкой, но на полпути обнаружил, что та пуста, и отставил её в сторону.

– Это тур, – сказал он. – Корова Аудумла. Обретение формы. – Он посмотрел на Золтана, как тому показалось, с растерянностью. – Она мне уже выпадала в прошлый раз, но тогда… Золтан, я не знаю, что это может означать применительно к нам.

– А само по себе?

– Само по себе… Гм. Само по себе это значит, что в жизнь вмешалась какая-то скрытая сила. Её не видно, но она готовит все грядущие события, и, как ты ни крутись, всё равно будет так, как она решит. В общем, ей бесполезно препятствовать.

– Что за сила? Судьба?

– Золтан, ну ты даёшь! Я-то откуда знаю? – с этими словами травник сгрёб костяшки обратно в мешочек, завязал его и спрятал в сумку.

– А Яльмар тебе разве не рассказывал?

– Яльмар, когда дарил, сказал мне только их названия и значения, а здесь важнее толкование…

Часы на ратуше пробили четыре, и тут же, словно только этого и дожидались, дверь содрогнулась от гулких ударов.

– Откройте! – закричал снаружи чей-то грубый голос. – Именем закона и короля приказываю открыть дверь!

– Амба, парень, – на удивление спокойным голосом сказал Золтан, достал из ножен под одеждой кривой албанский баделер и проверил пальцем остроту клинка. – Всё-таки нас выследили… Ну-ка, помоги.

Они вскочили и со скрежетом придвинули к двери тяжёлый стол, потом принялись наваливать на него всё, что было в комнате. Снаружи на минуту смолкли, видимо, совещаясь, потом послышалось хриплое: «К чёрту дверь! Ох, простите, святой отец… Шевелитесь, бездельники, в бога-душу мать и тысячу проклятий!» – после чего дверь сотряс новый гулкий удар чего-то тяжёлого.

– Что это?!

Оба оглянулись. Фриц проснулся и теперь таращился то на них, то на двери.

– Ничего, – спокойно отозвался травник. – Это нас арестовывать пришли.

Золтан тревожно и с недоумением взглянул на него, опасаясь, уж не сошёл ли тот с ума. Травник же, как ни в чём не бывало, встал и направился к окну. В этом месте из ставни выпал сучок размером с крупную монету. Жуга приник к отверстию одним глазом, другим некоторое время сосредоточенно разглядывал открывшуюся взору картину, потом повернулся к Золтану.

– Так значит, – сказал он, – это и есть те самые стражники с монахами, о которых ты мне говорил?

Снаружи было темно. Свет редких факелов не освещал ни лиц, ни зданий. Только травник мог там что-то разглядеть.

– Ты что, издеваешься? Не воры же кричат: «Откройте именем короля!» Им ничего не стоило узнать, где ты живёшь: в этом квартале тебя знают слишком хорошо, чтобы забыть, а их слишком боятся, чтобы не ответить. Шайтан… Что же делать? – он взглянул на Фрица. – Будь мы с тобой вдвоём, можно было бы попробовать прорваться, но с мальчишкой… Я ж тебя не зря вчера про безопасность спрашивал!

– А я не зря отвечал, – спокойным голосом сказал Жуга.

Теперь и Золтан заметил, что дверь дома, как она ни содрогалась, как ни трещала от наносимых ударов, даже не думала уступать. Петли всё так же крепко сидели в каменной кладке, а засов, на вид довольно хлипкий, даже не подумал хоть сколько-нибудь согнуться.

Снаружи, видимо, тоже это заметили и прекратили штурм, решив посовещаться. Послышались голоса. «Mañana?» [44] Завтра? ( исп .) – предложил негромко один из них. Другой выругался. Кто-то просунул под ставни лезвие ножа, поскрежетал о каменную кладку и отступил ни с чем. Фриц, покинувший своё убежище в кресле, теперь вертелся у обоих друзей под ногами и пытался допрыгнуть до глазка, в который чуть раньше выглядывал травник. Хагг прикрикнул на него, и мальчуган с видимым неудовольствием отошёл. Казалось, происходящее вызвало в нём скорее интерес, чем страх.

– Сейчас они примутся за окна, – прокомментировал Золтан. – Или принесут какое-нибудь бревно… если уже не принесли.

– Это им не поможет, разве что стёкла побьют. Здесь даже не заклятие. Ты помнишь тот щит? Я же говорил тебе: чем больше они будут бить, молиться или колдовать, тем сильнее дом будет сопротивляться любому воздействию. Сюда никто не войдёт.

– А как насчёт выйти? Они обложат нас соломой и сожгут, как каплунов, ты об этом подумал?

– Подумал. Только и они не такие дураки, чтобы рискнуть поджечь полгорода.

– Тогда они здесь будут караулить день и ночь, пока мы не вылезем сами. Что ты на это скажешь? У тебя здесь что, еды, как в замке, на два месяца? Или подземный ход прокопан?

Жуга не ответил.

– Чего молчишь?

– Дай мне час, Золтан, – сказал он наконец. – Дай мне час, и я что-нибудь придумаю.

– А если не придумаешь?

Жуга перевёл взгляд на Золтана, и тот почему-то вздрогнул.

– Тогда, – размеренно сказал он, – они все у меня попляшут. Какое сегодня число?

– Седьмое декабря… – растерянно ответил Золтан. – А что?

Травник улыбнулся.

– Очень хорошо.

По мере того как продвигался травников рассказ, сам травник шёл всё медленней, пока наконец совсем не остановился. Отвернулся, тронул ветку дерева, но не сорвал её, а только погладил. Лёгкий снег посыпался на них обоих, словно лунная пыльца, пушистый, колкий, серебристый. Ялка не решалась заговорить и поэтому просто стояла, глядя то на травника, то в сторону горняцкой хижины. Уходя, она там погасила свет, теперь же узкое окошко тусклой зеленью светило в темноте. Там кто-то был, мальчишка или Золтан. Следы тянулись в обе стороны двумя неровными цепочками по снегу, словно чаши, полные искристой черноты. «Наверное, мы вскорости протопчем здесь тропинку, – подумала она и посмотрела на луну, сиявшую сквозь ветви дерева, как сквозь ажурную корону. – Такую как бы тропинку в снегу. От дома до поляны. Оказывается, нас очень много ходит здесь. Я, Карел, Зухель, высокий , Лис… Как странно, – я почему-то не могу звать его Лисом… у меня язык не поворачивается…»