Дмитрий Скирюк - Руны судьбы [litres]

Санчес, однако, ничего такого не заметил. Он был всецело поглощён своими мыслями.

– Да, люди делают плохое дело, когда вовремя не приучают женщину к ремню, – заявил испанец, в очередной раз оторвавшись от бутылки. – Смотрю я на тебя и удивляюсь, как из-за какой-то глупой девки нормальные люди теряют голову. А почему? И какой из этого следует вывод? Правильно – наплевать! Так что выпьем, Мигель! Трактир, вино, сговорчивая девка, что ещё солдату нужно? Конечно, ты не солдат, но пей сколько хочешь, я плачу; это полезно – пить, когда болит душа. Хочешь совета? Забудь о ней, забудь об этой девке! Всё равно, если padre отыщет её, он отправит её на костёр вместе с brujo Лисом и мальчишкой. Или утопит как ведьму. Ты хочешь посмотреть, как её утопят?

– Пошёл ты… – пробурчал невнятно Михелькин и отвернулся.

– Что? – не расслышал Санчес и, видимо, приняв его слова за знак согласия, снова потрепал парня по плечу. – Ну-ну, не надо обижаться! Ты так её хочешь, что снова боишься? Смотри на вещи проще. Вот мы, например. Ну поплясали под ведьмовскую дудку, с кем не бывает? Что ж теперь нам, обосраться и не жить? Ха! Уж если ненароком вышло обосраться, значит, время поменять штаны и только. Не думай, что мы просто сидим и никуда не торопимся. Наш padre ничего не делает, не просчитав всё наперёд на сто шагов, он не теряет времени, нет! Наверняка он сидит и что-нибудь придумывает. В другой раз он лишний раз помолится, или принесёт под платьем освящённую гостию, или сделает что-нибудь ещё и проклятый рыжий brujo не сможет нам навредить, потому что демоны его оставят. – Тут Санчес размашисто перекрестился и как следует затянулся трубкой. В воздухе поплыл медовый запах «Амстердама». – Вот увидишь, – закончил он, выпуская носом дым, – стоит нам напасть на его след, и мы насадим его на пики быстрее, чем Родригес по утрам мастит свои mustachos! [77] Усы ( исп .). Ха!

И он заржал, довольный своей шуткой.

День клонился к вечеру. С кухни потянуло разогретым маслом, жареной гусятиной и пивом. Трактир помаленьку наполнялся людьми, под закопчёнными балками витали дым и гул голосов. На испанцев уже никто не обращал особого внимания – за эту неделю завсегдатаи успели к ним привыкнуть, а случайные люди сюда не ходили. Родригес с Киппером уже успели сменить за это время с полдюжины собутыльников, а Санчес – вдвое больше полюбовниц, Анхелес истыкал ножом все стены, на пари попадая во что угодно, а немногословный Хосе-Фернандес выиграл в кости с десяток флоринов и изрядно пополнил свой кошелёк. Что касается Гонсалеса, то Мануэль уже раз десять разобрал и собрал свою несчастную аркебузу, извёл на это дело уйму ветоши и масла и угрюмо отмалчивался, когда приятели его подначивали, что же он не стрелял, когда Лис показался в дверях злополучного дома. Честно говоря, он этого и сам не понимал.

«А что, – подумал Михелькин, посматривая на сидящего рядом Санчеса чуть ли не с отвращением, – может, и впрямь напиться?»

Он уже почти месяц жил с испанцами бок о бок, вместе с ними мерил мокрые дороги Фландрии, пил в придорожных кабаках и ночевал на постоялых дворах. Деньги, взятые из дома, постепенно таяли, и вскоре Михель стал подумывать, не завербоваться ли ему в самом деле на службу. Однако всякий раз решение откладывалось. То удавалось выиграть немного в кости, то помочь за плату разгрузить повозку. А бывало, что любвеобильная красотка ссужала Санчеса деньгами, тот становился неслыханно щедрым, и вся компания некоторое время жила за его счёт. А однажды, когда они квартировали в Ипре, Михель приглянулся одной такой молодке с Ketel-Straat [78] Улица гулящих девиц ( нидерл .). , неделю жил кум королю, да ещё и был подарен флоринами. Боолкин (так звали девушку) была милая, миниатюрная и свежая, ужасно симпатичная и, вдобавок, влюбилась в Михеля по уши. Михелькин сам не знал, что заставило его в назначенный срок уйти с испанцами в дальнейший поход.

По правде говоря, сейчас он не понимал даже, зачем он вообще с ними увязался. Что-то мучило его, когда они подолгу застревали в городе или деревне, заставляло идти дальше в поисках потерянного чувства, которое сперва стремилось стать любовью, но почему-то превратилось в ненависть. Ведь она почти готова была полюбить его, эта девушка, и он её почти любил. Осознание этого наполняло душу болью и чувством ужасающей потери. Избавиться от них Михель не мог, сколько ни пытался, не помогали ни усталость, ни вино, ни женщины.

Михель был молод и, по причине своей красоты, был в женщинах довольно искушён. Не раз какая-нибудь красавица твердила ему со слезами на глазах: «Останься!», а он уходил и даже не особо вспоминал о ней: девиц в весёлой Фландрии не счесть. И вот сейчас, сидя в грязной корчме и вспоминая случившееся, Михель осознал, что никогда доселе не любил по-настоящему. То была любовь внезапная, бурная, разящая и откровенная, как сталь клинка; такая легко перерастает в свою противоположность.

Михелькин взволнованно отставил стакан и теперь стремительно трезвел. Он посмотрел на Санчеса, на Анхелеса, на аркебузира Мануэля и опустил глаза. Сама мысль вступить в солдаты теперь казалась ему бредом.

«Может, я зря за ними увязался? – спросил он себя. – С чего это я решил, что если мы отыщем Лиса, я найду и девушку? Ведь если даже так, то Санчес прав – её сожгут или утопят как ведьму… Сожгут… Утопят… Нет, нет, только не это! Не хочу! Господи Иисусе и Пресвятая Дева, не дайте им это сделать! Она должна быть моей, моей, только моей. Я спасу её, и тогда она будет со мной, только со мной. Да, я так и сделаю. Так и сделаю!»

И преисполненный подобных мыслей, он поднял и залпом осушил стакан. Щёки его порозовели.

– Вот молодец! – одобрил Санчес и хлопнул его по плечу. – Вот это по-нашему, по-солдатски! Эй, хозяин! Ещё вина! И закуски тащи! Копчёного угря тащи, колбасу, ветчину, ржаного хлеба, свинину с бобами, каплуна! Двух каплунов! Уже вечер, тысяча дьяволов, мы проголодались! Hola, парни, – обернулся он к своим братьям по оружию, – наполните кружки! Выпьем за бродягу Лиса, гореть ему на костре!

Анхелес, Родригес и Хосе-Фернандес приняли речь Санчеса с единодушным одобрением и немедленно выпили. Даже Киппер, который уже давно храпел, развалившись пузом кверху на лавке, ради такого дела проснулся и тоже принял кружечку, как он выразился, «за упокой здоровья». Лишь аркебузир Гонсалес выпивку проигнорировал: как раз сейчас он вытряхнул на стол содержимое зарядной сумки и катал по доскам столешницы свинцовые серые шарики, выбирая самые круглые и гладкие.

– Готовишь пули, Мануэль? – крякнул Санчес, опустив стакан. – Дело! Припечатай его как следует из своей аркебузы, а уж мы постараемся, чтобы он не ушёл далеко.

Анхелес при этих словах скривился белокурой бестией.