Маргарет Оуэн - Спасти Феникса [litres]

Холодный крюк в животе потянул сильнее.

Драга вдохнула поглубже.

– Наконец, каждый день опоздания мы будем считать оскорблением правосудия Ее Величества и подвергать по одному из сообщников соответствующему наказанию. Правосудие королевы… – Драга отклонилась на спинку и отдернула пергамент. – …прилагается . Я… я не знаю, кто…

Скрюченный бурый червяк выкатился на стол, оставляя красные следы.

На мгновение Фу увидела не стол в каменной комнате, а пыльную дорогу на рассвете много-много лет назад. В то время она была слишком маленькой, чтобы веточки с окровавленными кончиками пробудили в ней что-нибудь, кроме любопытства.

Теперь, спустя дюжину лет, она сразу узнала мизинец.

Иногда ужас проникал в Фу так глубоко, что она даже не осознавала его и только ждала, когда сигнал дойдет до головы.

Она прикрыла глаза. Вздохнула. Восприняла гул в ушах, слова письма, серость лица Драги, молчание принца, медленный набат собственного сердца.

Пройдет немного времени, прежде чем подступит тошнота. Прежде чем ярость выдавит последнюю каплю рассудка из ее мыслей.

Прежде чем Клокшелом пришлет другой палец, указующий на нее.

Времени было в обрез.

Фу заставила себя сделать шаг вперед, протянуть руку и дотронуться до кости, торчащей из плоти.

Вызванная ею искра ужалила.

– Па, – выдохнула Фу.

И тут подступила тошнота.

Жасимир торопливо подвел ее к умывальнику, и как раз вовремя. Когда закончился последний позыв, он передал ей кубок с водой и оглянулся на Драгу.

– Мы можем устроить на них засаду. Я пойду с одним Соколом…

– Это ловушка.

– Я могу попытаться спрятать ваших всадников, – закашлялась Фу и сплюнула в раковину.

Драга покачала головой.

– Разве я невнятно прочла? Это ловушка. – Глаза ее стали холодными и темными. – Они убьют всех заложников несмотря ни на что.

– В письме говорится… – начал Жасимир.

– Письмо – наживка. Он добивается лишь того, чтобы вы вошли в Непаханую долину без защиты, думая, будто сможете их спасти.

– Я должен попытаться.

Драга ухватилась за стул.

– Нет. Русана победит в то самое мгновение, когда вы войдете в его лагерь. Если вы заботитесь о Воронах, обо всех , вы не можете сдаться. Не бросив тем самым всю вашу касту. Вы должны выйти из игры.

Тошнота прошла, осталась ненависть.

– Легко говорить, когда игра не ваша.

– Не говори мне о моей игре, – вспылила Драга.

– А вы не претворяйтесь, будто заботитесь о моей касте, – прошипела в ответ Фу. – Если бы у Клокшелома была дюжина Соколов…

– У Клокшелома… – Драга оборвала себя, провела ладонью по волосам. – Вот зачем ему нужны заложники: он хочет, чтобы мы дрогнули, хочет , чтобы мы наделали ошибок. Если мы отдадим ему принца, все будет кончено. Я могу идти за ним всю дорогу до королевского дворца с армией мамонтов, но до тех пор, пока он будет держать нож у горла… у горла Жасимира, никто из нас ничего не сможет предпринять.

– Вы запоете другую песенку, когда он начнет присылать кусочки Сокола, – бросила Фу.

Драга вперилась в нее. Жасимир, стоявший рядом с Фу, сделал резкий вдох, но ничего не сказал.

– Не запою. – Голос генералмейстера зазвенел тонко и остро.

– Правда? Может быть, в первый день и нет, когда это будет только мизинец Тавина. – Собственный голос Фу дрожал от ярости. – Если терпение изменит Клокшелому, возможно, он пришлет целую руку.

– Тавин – ваша родня, – добавил Жасимир, повышая голос. – Как насчет кодекса Соколов? Как насчет «я не предам…»?

– Я знаю кодекс!

Крик Драги потряс каменные стены. В потрясенной тишине она подошла к окну и посмотрела через железную решетку. Сталь звякала в ее волосах.

– Таверин всегда знал свой долг. Мы прежде всего служим народу. – Трещины в голосе заполнялись гранитом. – Когда действуешь в гневе, всегда проигрываешь. Жасимир, быть королем означает иногда выбирать, кем жертвовать. Сегодня выбор между десятью Воронами с одним Соколом и всей кастой Ворон и Сабором. Вы понимаете?

Жасимир не ответил.

Драга не отвернулась от окна, но спина ее окостенела, как мизинец Па на столе.

– Понимаете? – повторила она еще тверже.

Молчание натянулось, как паутинка, и лопнуло, когда принц шепнул:

– Да.

Фу ощутила слабость во всем теле. Он не смотрел на нее.

– Считайте, что вам сегодня повезло, потому что я сделаю этот выбор за вас, – сказала Драга, снова поворачиваясь к ним. – Капрал Лакима, верните этих двоих в их покои. И приставьте стражу, чтобы они оттуда никуда не выходили.

Драга должна была, как раньше, посмотреть на принца. Вместо этого ее взгляд обжег Фу.

– Есть, генералмейстер.

На плечо Фу легли железные пальцы.

– Вы не можете… – возмутилась она.

– Закройте дверь, – пробурчала Драга, опускаясь без сил на стул командующего. – И велите кому-нибудь принести чертового вина.

Сперва Фу кричала.

Она кричала от ярости: ярости на Драгу, которая обрекла ее семью на презренную смерть, ярости на Жасимира, который ей не помешал, ярости на Па, который спас ее в Чепароке, ярости на Тавина, который украл и разорвал на части ее сердце, и больше всего на Сабор, на Завет, на мертвых богов.

Потом ее охватил стыд: стыд за то, что она предала своих, стыд за то, что не смогла следовать одному-единственному правилу вождя, стыд за то, что не выцарапывала и не выгрызала путь прочь из Триковоя.

Наконец она расплакалась от горя, и горевала она по такому количеству вещей, которые не могла сосчитать, не могла назвать, но особенно горевала она по короткой ниточке надежды, которая заискрилась, когда она увидела маяк Тавина, горевший в воротах Триковоя.

Закончив плакать, она заснула без сновидений.

А проснулась от света Вороньей Луны.

Некоторое время она лежала в темноте на своей неправильной мягкой кровати в неправильной безопасной комнате, а мысли ее кружились, как веретено. Пришлет ли Клокшелом утром кусочек еще кого-нибудь? Или снова отрежет от Па?

Неужели она ему позволит?

Каждый удар сердца звучал в ушах, как обвинение.

Драга была права: судьба всей касты Ворон зависит от того, сможет ли Жасимир добраться до престола.

Жасимир был прав: он понимал, что поставлено на карту.

Тавин был прав: он мог бы распорядиться своей жизнью лучше, чем просто умереть.

Фу обшарила тьму в поисках ответов и не обнаружила ни одного.

Но так и должно было быть. Она не имела права ожидать ответов здесь, в этой безопасной, тихой, слишком мягкой комнате, когда ее люди горят в печи Клокшелома.

Если ей нужен путь наружу, она должна отыскать его сама.

Ускользнуть было проще простого: иллюзия павлиньего зуба воплотилась во вторую Фу, которая вышла из комнаты и отвлекала пораженных стражей достаточно долго, чтобы сама она могла бочком проскользнуть мимо них. Свернув за угол, она послала иллюзию обратно в комнату и сменила павлиний зуб на воробьиный.