Джессика Броуди - Небо без звезд [litres]

И отец с тарелкой курятины в руках выбрался из-за прилавка и широким шагом направился в самую гущу схватки. Он шел спокойно, с таким видом, словно гулял теплым вечером по дворцовым дорожкам. Словно бунт его нисколько не касался.

Раздосадованно крякнув, Шатин пнула ногой пустой ящик из-под капусты. Угрозы отца взбесили ее. И Марцелл, сбежавший с той подозрительной девчонкой, тоже хорош. Но больше всего она злилась на саму себя – за то, что вообще ввязалась во всю эту историю.

К тому времени как она вернулась на свой сторожевой пост посреди Зыбуна, прибывшие дроиды наконец-то взяли ситуацию под контроль. Людей десятками забрасывали в полицейские транспортеры. Кое-кто из них упрямо выкрикивал: «Честный труд за НЕчестный шанс!» другие молили о пощаде, раскаиваясь в содеянном. Полицейские не обращали на это никакого внимания: в любом случае всем бунтовщикам была одна дорога – в пересылочный центр, ждать транспорта на Бастилию.

Шатин бросила взгляд на «пленку»: сколько времени прошло? Оказалось, Марцелл с Алуэтт отсутствовали уже больше часа. Глядя, как инспектор Лимьер набивает транспортеры бедолагами из третьего сословия, Шатин в который раз прокляла себя за то, что отпустила Марцелла. Слишком много думала о девушке – как бы не подпустить ее к нему – и забыла о главной работе. А в результате потеряла его.

Но сейчас, когда Лимьер захлопнул дверцу за очередным бьющимся преступником, она услышала в гомоне рынка новый звенящий звук. Не привычный визг сирен дроидов, не вой сумасшедших с самодельным оружием в руках. Это был голос Марцелла, кричавшего:

– Отпусти ее!

В ответ последовало низкое ворчание, и кто-то другой гаркнул:

– Не тронь мою дочь!

Шатин пробежала взглядом по рядам, выискивая источник криков. Сперва она никого не видела. А потом высмотрела рядом со статуей патриарха Тибула мощную фигуру мужчины, увлекающего за собой девушку. За ними обоими гнался офицер д’Бонфакон.

Лица мужчины Шатин не разглядела – оно было скрыто низко надвинутым темным капюшоном. Но не сомневалась, что это мужчина. Очень высокий и сильный. А у девушки, которую он тащил за собой, были ошалевшие глаза и отвратительно чистенькая одежда.

Никаких сомнений – опять та самая.

Алуэтт.

– Пожалуйста, папа! – Девушка плакала. – Прости! Прости меня!

– Я офицер Министерства! – Шатин впервые слышала, чтобы Марцелл так страшно орал. – Приказываю сейчас же ее отпустить! Или я арестую тебя, я это могу!

Она фыркнула. Ишь ты, как распалился наш красавчик! А ведь какой хладнокровный и рассудительный был на Торбее. Конечно, тогда ведь речь шла не о малютке с блестящими глазками, а всего лишь о жалком маленьком Тео.

В груди у Шатин что-то больно кольнуло. Но она проигнорировала эту невесть откуда взявшуюся занозу и снова сосредоточилась на мужчине в капюшоне – тот был уже почти прямо под ней. Он по-прежнему тащил за собой Алуэтт.

Марцелл достал лучинет и дрожащей рукой навел его на здоровяка.

– Стой! Не то включу парализующий режим!

Но человек в капюшоне, развернувшись, вышиб оружие из руки Марцелла – легко, чуть ли не одним пальцем.

Д’Бонфакон изумленно уставился на упавшее оружие и, видать, решил перейти к новой тактике. Он с ревом бросился за отцом Алуэтт и прыгнул ему на спину. На этом большом и сильном мужчине он выглядел как бунтовщик, атакующий тяжелого полицейского дроида. Отец Алуэтт встряхнулся и ударил повисшего на плечах юношу, пытаясь сбросить его на землю. Но не тут-то было: он держался крепко и душил своего противника с какой-то вдруг открывшейся отчаянной, неиссякаемой силой, которая восхитила Шатин.

Алуэтт взвизгнула:

– Нет! Перестань, пожалуйста! Ему больно!

Правда, Шатин не слишком понимала, кому она это кричит. На чьей она вообще стороне: отца или Марцелла?

Пожалуй, девчонка и сама не знала ответа.

Человек в капюшоне решительным рывком, склонившись вперед, перебросил Марцелла через голову. Шатин круглыми от изумления глазами смотрела, как офицер взлетел в воздух.

В этот миг вся рыночная площадь для нее застыла. Замер бунт. Дроидам словно бы отключили питание. Каждая пара глаз устремилась на Марцелла, с грохотом рухнувшего на овощной прилавок и разбросавшего во все стороны сморщенные морковины и вялые кочаны капусты.

Шатин в панике смотрела, как сползает наземь его тело.

Замирает неподвижно.

А миг спустя прилавок громко заскрипел, перекосился влево – его ржавый навес повалился на подножие статуи патриарха. Памятник угрожающе пошатнулся, как перепивший вина завсегдатай «Жондретт». Расширившимися от ужаса, немигающими глазами Шатин следила, как гигантский Тибул Паресс кренится набок.

– Берегись! – заорали от соседнего лотка. – Падает!

Взгляд Шатин метнулся от рушащейся статуи на человека, лежащего прямо под ней.

Марцелл …

– Нет! – в полном отчаянии воскликнула Шатин.

Спрыгнув с балки, она неловко приземлилась на согнутые ноги. Левая щиколотка отозвалась болью, но Шатин не стала медлить. Метнулась к Марцеллу и оттащила его от опасного места.

Раздался страшный грохот.

Взвился смерч мусора, расплескалась грязь, завопили люди: громадная бронзовая фигура патриарха-основателя ударилась о землю как раз там, где только что лежал молодой человек, и раскололась по линии пояса.

– Марцелл?

Его имя царапало ей горло. Шатин опустилась на землю рядом. Сердце заходилось у нее под ребрами. А он все не шевелился.

– Давай же, вставай, хлыщ тупой, – шептала она.

Веки его распахнулись, и, толком даже не взглянув на Шатин, он резко вскочил, оттолкнул ее от себя и зашарил глазами по площади. Ее затопила волна горечи.

Ну конечно, ищет свою ненаглядную Алуэтт. Только о ней и способен думать.

Шатин с отвращением отвернулась, заставила себя подняться на ноги и, несмотря на сильную боль в левой лодыжке, заковыляла прочь. У нее больше сил не было на все это смотреть. Ну не дурак ли парень? Ясно же, что отец Алуэтт не позволит ей иметь дело с Марцеллом, а этот слюнтяй все никак не успокоится.

– О, мои Солнца! – вдруг воскликнул кто-то, и Шатин, обернувшись, увидела женщину, тычущую пальцем в расколотую статую. – Под ней кто-то есть!

Скользнув взглядом по телу гигантского патриарха – от огромной, уткнувшейся носом в грязь головы до сломанной левой ноги, накрывшей лоток, – Шатин поняла, что женщина права.

Из-под тяжелого бронзового сапога и впрямь торчала рука. Детская рука. Однако больше ничего из-под обломков видно не было.

Остолбенев, она беспомощно уставилась на эту руку. Неподвижные пальчики были безжизненны, как у пластмассовой куклы, они даже не дрожали.