Джессика Броуди - Небо без звезд [litres]

Но отец только молча покачал головой.

– Пожалуйста, папа, выслушай меня. Ну зачем нам Рейхенштат?! Это так далеко! Где мы будем жить? Мы там никого не знаем. Как ты найдешь работу? В «Хрониках» пишут, что на Рейхенштате холодно. Очень холодно. Почти вся земля покрыта снегом и льдом. – Голос у нее задрожал. – Да у нас и одежды теплой нет.

– Алуэтт, – тяжело вздохнув, ответил отец. – Как ты не понимаешь, у нас нет выбора. Оставаться здесь слишком опасно. Пора уходить. Так что начинай собирать вещи.

Девушка в ужасе смотрела на отца, повернувшегося к дверям кухни. Она словно бы лишилась дара речи, не в силах более вымолвить ни слова. Но когда отец уже пригнул голову, чтобы пройти в дверь, Алуэтт наконец обрела голос:

– Нет!

Гуго остановился, оглянулся.

– Нет, – повторила она жестче. И твердо заявила: – Я никуда не поеду. Я не хочу на Рейхенштат. Не могу оставить Обитель.

Он нахмурился:

– Тут не о чем спорить, Жаворонок.

Алуэтт резко вскочила с места и подбежала к отцу:

– Очень даже есть о чем. Ты не можешь решать за меня. Нельзя так: вечно все от меня скрывать и ждать, что я просто буду тебя слушаться. Здесь мой дом. Наш дом. Здесь наше место. И я отсюда не уеду. – Слова извергались потоком, и она задыхалась от возбуждения.

Отец устало вздохнул и уставился в пол.

– Жаворонок, оставаться нельзя.

– Папочка, ну пожалуйста, давай никуда не поедем.

Но она видела, что все ее мольбы напрасны.

– Это все из-за того мальчишки, да? – тихо и сурово спросил отец.

– Нет, – отрезала Алуэтт. И она сказала правду. Она не желала больше видеться с офицером д’Бонфаконом. Хоть бы и вовсе его никогда не встречать. – Я просто не хочу лететь на Рейхенштат. Это… так далеко… и вообще…

– Много ты понимаешь! – В голосе отца гнев смешался с грустью. – Ты еще ребенок и не знаешь, что для тебя лучше. А я знаю и собираюсь увезти тебя на Рейхенштат, для твоей же безопасности.

– Неправда! – Из глаз Алуэтт хлынули слезы, и она сердито смахнула их. – Я уже не ребенок!

– Ну, в любом случае ты еще слишком молода, чтобы самостоятельно принимать решения, – безапелляционно заявил Гуго, снова разворачиваясь к выходу.

Бессильное отчаяние захлестнуло Алуэтт, и у нее невольно вырвалось:

– Может, я и молода, но хотя бы не преступница!

Отец застыл на месте, окаменел на несколько ударов сердца. Затем повернулся и долго молча смотрел на нее.

Щеки Алуэтт загорелись, в животе все оборвалось. Но, раз начав, она уже не могла остановиться. И не могла сдержать заливших лицо слез.

– Я знаю, что ты был на Бастилии. Беглый каторжник. Может быть, вор. Или даже убийца. Ты ведь никогда не говорил мне правду. Ты оставил меня гадать и подозревать самое худшее! – Она уже захлебывалась в истерике. Но сумела сквозь рыдания указать на его руку. – Вот так-то, заключенный номер 24601.

Отец все так же молча смотрел на нее. Его лицо словно бы застыло, а морщины на нем залегли глубже прежнего.

Наконец он откашлялся и произнес:

– Собирай вещи, Алуэтт. Завтра мы уходим.

Его прогулка с дедом на следующее утро проходила в полном молчании. Два павлина перебежали широкую дорожку к Министерству, окаймленную высокими кипарисами. В теленебе светилось над линией горизонта раннее утреннее Солнце.

Специальная программа обеспечивала в Ледоме постоянную комфортную погоду: теплую, но не жаркую и не слишком сухую. Но в это утро кожа Марцелла под жестким мундиром потела и чесалась. И он чувствовал себя усталым. Почти всю ночь пролежал без сна, в голове крутились мысли об Алуэтт.

Ее отец показался ему опасным человеком. Как он в одиночку приподнял бронзовую статую, освободив ребенка! Видана ли подобная сила? Небось держит дочь взаперти, запугал ее до невозможности. Какой ужас и стыд отразились на лице бедняжки, когда отец ее отыскал! Марцелл вздрогнул при мысли, что могло ждать Алуэтт по возвращении домой.

Где бы этот ее дом ни был.

Марцелл непроизвольно сжал кулаки. Он поверить не мог, что дал им уйти. Когда отец Алуэтт освободил того мальчишку, Марцелл оказался слишком занят: надо было срочно вызвать помощь, доставить раненого в Медцентр – и не заметил, как оба скрылись в толпе, растаяли, словно призраки.

– Генерал д’Бонфакон.

Голос Лимьера прервал его мысли. Инспектор возник на дорожке за ними внезапно, Марцелл и не слышал, как тот подошел.

– Опаздываете, – произнес дед, не замедлив шаг и не повернув головы. Они как раз проходили под массивной каменной аркой, обозначающей вход на территорию Министерства. Ее высокий свод и лепные колонны блестели под искусственным сол-светом. Инспектор просочился между Марцеллом и генералом, оттеснив юношу на шаг назад. И сказал:

– Меня задержало важное дело.

– Какое же? – осведомился генерал.

– Легран еще жив, – объявил Лимьер.

Марцелл заметил, как окаменели плечи деда, как напряглась его шея.

– Опять вы за старое, инспектор, – поморщился генерал д’Бонфакон. – Сколько уже можно?

– Но я собственными глазами видел его, сударь, – настаивал Лимьер. – На сей раз я абсолютно уверен. – Непривычно было слышать в голосе всегда бесстрастного инспектора такое отчаяние. – Он был вчера на Зыбуне. Старый памятник патриарху Тибулу рухнул на ребенка. Он поднял его как перышко. Я бы где угодно узнал эту невероятную силу. Это был Жан Легран. Никаких сомнений.

Марцелл чуть не споткнулся о собственные ноги. Несомненно, Лимьер говорил об отце Алуэтт. Но откуда он его знает?

– Уверен, вы ошиблись, – возразил генерал.

Ошибся? Что-то Марцелл не слыхал, чтобы киборги ошибались. Все они: медики, ученые, полицейские – изначально были созданы точными и аккуратными, сама цель усовершенствования их хирургическим путем как раз в том и состояла, чтобы не допускать ошибок.

– Сударь, тот человек в одиночку поднял семиметровую бронзовую статую, – все так же настойчиво проговорил Лимьер. Казалось, за ночь кто-то удалил ему электронные импланты, превратив в обычного человека с самыми обычными чувствами. – На всей Латерре только один человек наделен такой силой: Жан Легран. Он беглый каторжник и должен предстать перед судом.

Что? Отец Алуэтт – беглый каторжник?

Дед остановился так неожиданно, что Марцелл едва не налетел на него сзади. Генерал повернулся к самому лучшему своему инспектору, и юноша различил в его глазах досаду и разочарование.

– Лимьер, вы уже столько лет безуспешно ловите Леграна, что это стало у вас настоящей манией. Сейчас на планете накопилось множество действительно важных проблем, и мы не можем позволить себе отвлекаться на пустяки. Позвольте напомнить, что вы возглавляете полицию крупнейшего города Латерры. Вот и выполняйте свои непосредственные обязанности. Легран умер еще двадцать пять лет тому назад. И никак не мог воскреснуть. Прекратите гоняться за призраками.