Джессика Броуди - Небо без звезд [litres]

Шатин очень хотелось высказать сестре все, что она думает об этом самом Восхождении, спустить ее наконец с небес на землю. Ну сколько можно заниматься самообманом?

– Если бы не Восхождение, мне незачем было бы вставать по утрам. Незачем было бы жить. Если я лишусь всех очков, то что у меня останется? – Азель спрятала лицо в ладонях и разрыдалась.

Нет, говорить правду никак нельзя. Шатин и рада была бы найти слова, которые утешили бы сестру, дав ей хоть немного надежды. Но она восемнадцать лет прожила на этой планете. И знала, что таких слов попросту не существует.

Сердце Шатин пронзила боль. Впервые в жизни она вдруг подумала, что, пожалуй, они с Азелью не такие уж и разные. На самом деле, наоборот, они жутко похожи.

Обе мечтали вырваться из этой жизни.

И обе обманывали себя надеждой, что подобное возможно.

Шатин ласково погладила сестру по руке:

– Тебе, наверное, пора идти, да? Ты же не хочешь опоздать на работу.

Азель словно бы очнулась. Вскинула голову, основанием ладони вытерла мокрые щеки.

В этот миг, заглянув в заплаканные глаза сестры, Шатин почти увидела в них себя. Какой была бы, будь она покорным членом третьего сословия. Законопослушной гражданкой. Ну и разумеется, если бы не выдавала себя за парня.

Внешне они с сестрой всегда были очень похожи: одинаковые серые глаза, маленькие изящные носики, высокие скулы – но вплоть до этой минуты Шатин их сходства почему-то совершенно не замечала.

– А ведь верно, – спохватилась Азель. – Мне и впрямь пора. Спасибо тебе, Шатин.

И, не дав сестре ответить, Азель вдруг обхватила ее за талию и крепко прижала к себе. Шатин окаменела, не зная, как себя вести. Азель оказалась слишком близко. И пробудила в ее душе слишком много темных, мучительных воспоминаний.

Сладкий запах, исходивший от волос Анри… Его крошечное тельце в ее объятиях… И как он тянул к ней свои ручонки…

– Ладно, чего уж там, – проворчала она, похлопывая сестру по спине. – Все будет хорошо. Ну, гм… удачного тебе дня.

Азель наконец отстранилась, но не ушла. Минуту она просто смотрела на Шатин с такой жалостью, что ей стало не по себе. Сестра словно увидела ее насквозь. Заглянула прямо внутрь, в темные глубины души.

Но потом Азель протянула руку, коснулась прядки, выбившейся из узелка на затылке Шатин. Заправив волосы на место, она улыбнулась.

– Мне нравится, что ты такая загадочная, – прошептала она, прежде чем развернуться и скрыться в глубине коридора.

Глядя вслед уходящей сестре, Шатин думала о том, что угодила в ловушку, откуда вряд ли сумеет выбраться. Как неудачно все складывается: предупреждение третьему сословию от генерала д’Бонфакона; шайка «Клошаров», ожидающая своей доли от несуществующей добычи; безуспешные поиски тайной базы «Авангарда».

Шатин нащупала в кармане оторванную руку куклы, принадлежавшей Мадлен.

Обломок того, что было когда-то целым.

Напоминание о жизни, которой у нее не будет никогда.

Во всяком случае, здесь, на Латерре.

И снова Шатин вспомнился тот давний день, когда в Монфер с расспросами о беглом каторжнике явился инспектор Лимьер.

Глубоко вздохнув, она продолжила свой путь по Седьмому трюму, напоминая себе, что другого выхода просто нет. И, не дав себе времени усомниться, свернула в сторону полицейского управления, молясь в душе, чтобы по прошествии стольких лет кто-то еще готов был заплатить за сведения о Жане Легране.

Рейхенштат.

Отец хочет увезти ее на Рейхенштат. Она едва увидела Латерру, а он уже отправляет ее совсем на другую планету.

Приближалось время обеда, а Алуэтт еще не выходила из своей комнаты. Накануне она пропустила ужин, да и завтрак сегодня тоже пропустила. Ей было не до того. Есть не хотелось.

И не хотелось покидать единственный дом, какой она знала.

Алуэтт проплакала до глубокой ночи, пока не уснула, свернувшись комочком под одеялом. Утром подушка была мокрой от слез, а в груди болело, и сердце, казалось, готово было разорваться от горя.

Господи, что же она натворила! Ни в коем случае нельзя было удирать из Обители и отправляться с Марцеллом в лес Вердю.

Она ведь знала, что рискует.

Но такой расплаты не ждала.

Только не это!

Алуэтт потерла заплывшие глаза и посмотрела на маленькие часы, стоявшие у кровати. Отец сказал, что сегодня они уходят, но все утро не показывался.

– Рейхенштат, – вслух прошептала она.

Слово было чужим и незнакомым, как сама планета.

Бессильная ярость прошлой ночи снова обрушилась на нее. Только-только она стала сестрой, настоящей полноправной сестрой, и вдруг выясняется, что они должны бежать. Алуэтт тронула четки на шее и вспомнила годы усердных трудов: учеба, уборка, Уроки Спокойствия. Значит, все зря?

А где-то глубоко в груди притаилась еще и иная боль.

«Это все из-за того мальчишки, да?»

Она снова услышала слова отца, и щеки вдруг вспыхнули. А ведь папа прав, по крайней мере, отчасти.

Алуэтт крепко зажмурилась. Она и теперь ощущала прикосновение его ладони – на Зыбуне Марцелл взял ее за руку. Пальцы настойчиво просили новой встречи.

«Давай завтра? Ты не откажешься где-нибудь со мной встретиться? Пожалуйста. Где угодно, на твой выбор».

Из горла невольно вырвался смешок, больше похожий на рыдание. Даже не будь Марцелл генеральским внуком и, стало быть, угрозой для всей Обители, она все равно не смогла бы с ним встретиться. Скоро она окажется на борту вояжера, улетающего на чужую планету, в совершенно иной мир. Латерра станет крошечной точкой, далеким огоньком в огромном небе. И она ее, наверное, никогда больше не увидит.

Потом Алуэтт стало совестно: нельзя думать только о себе. А что будет с сестрами? Вдруг она и вправду навлекла опасность на Обитель и ее драгоценную библиотеку? Нельзя же оставить сестер расхлебывать кашу, которую она по собственной глупости заварила?

При этой последней мысли девушке стало так горько, что она перекатилась на живот и жалобно завыла в подушку.

– Алуэтт?

Услышав свое имя, она подняла голову. В дверях стояла сестра Мьюриэль. Ее аккуратные кудряшки сияли белизной, а морщины на лице казались глубже прежнего: ее явно что-то встревожило. Бусины четок медленно пощелкивали в старческих пальцах.

– Как ты себя чувствуешь, Маленький Жаворонок?

Алуэтт заставила себя сесть, потерла лицо.

– Хорошо, – заверила она, но голос у нее сорвался.

– Ничего не болит?

Алуэтт помотала головой. Она боялась, что голос ее подведет. Мьюриэль всегда была такой доброй, милой и заботливой. При мысли о том, что придется навсегда расстаться с нею и с другими сестрами на глаза навернулись слезы.

– А мы гадали, куда вы оба запропастились.