Бекс Хоган - Побег

Потрясенная, я думаю, стоит ли его преследовать. Он, скорее всего, вернется, на сей раз с остальными, и я не хочу, чтобы пострадали…

У меня останавливается сердце.

Я выбегаю из комнаты прямиком на кухню… где Йорен лежит в луже собственной крови. Бросаясь к нему, я поскальзываюсь и кричу, когда вижу открытую рану на горле, безжизненные глаза, в которых когда-то было столько тепла. Пытаясь не зареветь, я бегу в комнату Томаса. Я не подозревала о том, что сердце умеет вопить, пока это не случилось со мной, стоящей перед убитым во сне маленьким мальчиком. Когда я поднимаю Томаса на руки, из меня исторгается что-то дикое. Мое горе не знает границ. Совершенное личико бледно, тельце навсегда застыло в детстве, и я глажу его мягкие волосики, укачиваю моего милого Томаса, хочу его вернуть. Мои чувства отчаянно рыщут в поисках нити жизни, привязанной к его трупику, но он уже далеко. Безвозвратно. Я ничего не могу поделать, чтобы вернуть его, и боль от такой потери становится невыносимой агонией.

Через собственные всхлипы я слышу стон раненого. Я осторожно укладываю Томаса и иду на звук в комнату Йорена и Клары.

Клару ударили ножом, судя по всему, несколько раз, и она лежит на полу, сраженная в тот момент, когда бросилась навстречу опасности. Бросилась защитить своего сынишку. Дыхание вырывается с хрипом, она захлебывается собственной кровью, и я поспешно подсаживаюсь к ней, кладу ее голову себе на колени и вижу, как рядом падают мои слезы.

Наши взгляды встречаются.

– Томас?

Я мотаю головой, и по ее щеке скатывается единственная слезинка.

– Он не страдал, – говорю я, надеясь облегчить ее боль и зная, что это невозможно.

Клара слегка приподнимает руку и кладет на мое обожженное запястье. Ее взгляд сразу же выдает, что она знает о секретах, которые я утаиваю от нее, и одновременно прощает меня.

– Отомсти им.

Я киваю, придерживая ее голову, пока жизнь уходит из нее навсегда, и когда я, в конце концов, высвобождаюсь, что-то внутри меня щелкает. Скорбь кровоточит, превращаясь в ярость. Во всепоглощающую, слепую ярость. Я вскакиваю на ноги и бегу.

Неважно, что я в ночнушке, что вокруг темень, что я безоружная. У меня в ушах от слов Клары стоит звон. «Отомсти им». С удовольствием. Клянусь, я отомщу Бриггсу.

Может, он и получил фору, но я знаю этот остров, эти поля, а ненависть помогает мне отыскать мою добычу. Мысли бессвязны, поиски бездумны, найти его, причинить ему боль может лишь свирепый инстинкт. Он будет страдать так же, как и они. Как я.

Судя по следам, Бриггс направляется в сторону берега, но двигается обходным путем. Я знаю дорогу покороче. Я могу его отрезать. Он меня не заметит.

Мир тих, пока я бегу. Мчась между деревьев, я слышу только свое сердцебиение. Темнота безжалостно схватила меня и не отпускает. Моя хозяйка – месть, и я буду ей послушна.

Я уже вижу Бриггса за ветками, бегущего параллельным курсом, и во мгновение ока сворачиваю. Я налетаю на него, сила удара кидает нас обоих на землю. Я чувствую его потрясение оттого, что я здесь, он пытается стряхнуть меня, пытается драться, но я просто бью его, бью, бью. Меня слепит жгучая ярость, питаемая агонией потери. Он украл их жизни, забрал мое будущее, не оставив ничего, кроме желания причинить ему боль. Я ненавижу его. Я ненавижу их всех. Как они могли пойти на такое? Зачем, ну зачем он это сделал?

Через горячий туман, окутавший мое сознание, пробивается звук. Рев. Нет, что-то более гортанное: визг, вой, вопль. Безумие медленно спадает подобно пробуждению после страшного сна. Звук истекает из меня.

Я продолжаю бить Бриггса, сидя на нем верхом. Однако он больше не сопротивляется. Он вообще не двигается, а его харю невозможно узнать. Я гляжу на кровь, его и свою, и с ужасом поднимаю кулаки. Я не подозревала, что они способны наносить подобный урон, но виноваты они, никаких сомнений. Теперь меня трясет. В шоке я соскальзываю с Бриггса на землю.

Я убила его.

Я ничем не лучше отца, от которого сбежала. Крик отчаяния эхом шарахается от деревьев.

С трудом поднявшись на ноги, оцепеневшая от горя, я плетусь обратно, туда, где осталось то, что раньше называлось моим домом. Бриггса я бросаю там, где прикончила, не погребенного, на радость волкам. А по пути я оплакиваю семью, которую обрекла на гибель, и рыдаю до тех пор, пока не кончаются слезы.

Надо было бежать дальше.

Добравшись до хижины, я выжидаю. Все тепло этого места, которое я раньше любила, исчезло, его сердце вырвано. Я стою, а ночной воздух играет моим окровавленным подолом. Я потеряна.

Мне хочется лечь, сдаться, заснуть и никогда не просыпаться. Это было бы так просто!

Но тут я вспоминаю Йорена, моего любимого Томаса и Клару и понимаю, что не смогу. Не стану.

Ночь уступает место дню, а я все копаю им могилу. Только одну, поскольку хочу, чтобы они упокоились вместе, навечно в объятиях друг друга. Трудно выволакивать Йорена с Кларой из дома и укладывать в яму. Всюду остаются кровавые следы. Томас легкий, как перышко, и я долго стою, держу его и не решаюсь проститься. Дорогой мой Томас! Ты не заслужил такого конца.

Я не сдержала данное ему обещание. Говорила, что вылечу, если ему станет плохо. Сейчас я готова на все, чтобы только вернуть его. Я держу в руке дощечку, на которой он меня вырезал. Я выгляжу счастливой. Той девушкой, какой сделало меня это место. До волчицы. До Бриггса. Я больше ее не узнаю. Наклонившись, я кладу дощечку на грудь Томаса. Той Марианны больше нет. Она жила с ними и с ними же умерла.

Когда все покоятся на последнем ложе, я погребаю их под землей, которую Йорен любил. Теперь он станет единым с тем, что так лелеял. Срываю несколько ветроцветов и рассыпаю их по могиле, а потом сажусь и плачу до заката. Свет, жизнь и любовь – все гаснет здесь. Волшебства больше нет.

Чувство вины, чувство потери невыносимо. Мне никогда не следовало сюда приходить и уж конечно не стоило оставаться. Я позволила себе поверить в фантазию, но теперь передо мной – гадкая реальность. Такой вещи, как «безопасность», нет нигде. Как и свободы. Ни для меня, ни для кого другого.

Пора проснуться, Марианна !

Всю ночь я сижу в хижине. Холодные льдинки ненависти, поселившиеся в моем сердце, заставляют меня дрожать, хотя ночь теплая. Какой же я была дурой! Дурой, что верила, будто могу так легко убежать от отца. Дурой, решившей, что может здесь остаться. Дурой, считавшей, что ничего плохого не случится. Я ненавижу себя за это.

Внутри меня что-то сломалось. Мне впервые захотелось причинить боль, наказать, что я и сделала, полностью утеряв самоконтроль, без единого вопроса отдавшись могучему инстинкту. Я все еще ощущаю его внутри – дикий, непредсказуемый, – и это ужасает меня.