Джон Краули - Ка: Дарр Дубраули в руинах Имра [litres]

Имр рождается в начале книги – и умирает в ее конце. Поскольку мы видим, как эта история заканчивается, мы можем вспомнить или вообразить (для Краули это одно и то же), с чего она начиналась. Подобную модель Краули воплотил уже в «Эгипте»: прошлые переходные эпохи, время смены парадигм, можно увидеть лишь тогда, когда приходит новая, очередная. Историю Имра мы видим как целое именно потому, что он умирает, – это и позволяет взглянуть на него как бы со стороны.

Оказавшись на пороге мира мертвых, у запертой двери, рассказчик не может понять, закрыта она для него одного или для человечества вообще. Разумеется, Дарр Дубраули не способен показать то, во что его спутник сам не верит: ни одна (платоновская) идея не существует, если она не придумана человеком, не описана словами и не стала повествованием. Посмертия не существует для тех, кто его не сочинил для себя, то есть для всех, кто живет в руинах Имра; Дарр Дубраули в этом не виноват, он даже по-своему пытался предупредить.

Но закрытая дверь – это тоже образ, рассказ о походе к ней – тоже повествование. Роман оказывается историей о мире, утратившем истории; но что это за история?

Здесь снова нужно обратиться к теории Лотмана и Успенского. Они противопоставляют две формы существования мифа – метаязык и метатекст. Метаязык: если мы говорим «Мир есть материя» , то используем одну из возможных терминосистем, чтобы описать свойство мира быть материальным. Метатекст: если мы, вслед за «Упанишадами», повторяем «Мир есть конь» , то не высказываем некую теорию о мире, а утверждаем, что в непостижимом для нас смысле мир является конем; мы рассказываем о нем эту историю. Вырождаясь, миф становится метаязыком: когда позднеантичный автор говорил о Христе как новом Дионисе, а придворный Людовика XIV называл короля Аполлоном, они всего лишь использовали удобные для описания метафоры. Исходно же миф является метатекстом, в котором метафоры и сравнения невозможны: мир и есть конь (а не подобен коню), вороны суть птицы смерти, колодец покаяния действительно ведет в преисподнюю. Понятно, что Имр – это метатекст, а не метаязык.

(Для сравнения: джойсовский «Улисс» использует миф как метаязык, поскольку, за исключением последних глав, дублинский рекламный агент Леопольд Блум подобен Одиссею и лишь в финале становится им. Напротив, «Поминки по Финнегану» с самого начала – миф как метатекст, миф о мире и истории, где дублинский трактирщик является Финнеганом из ирландского фольклора, Финном из мифологии, Шалтаем-Болтаем и Адамом – всё вместе.)

Имр гибнет из-за исчезновения метатекста. И ключевой вопрос романа – почему язык перестал продуцировать миф, почему он износился? Метаязыки есть, они богаче и разнообразней, чем в любую другую эпоху, а метатекста нет; все современные метатексты – деконструктивны и направлены на разрушение прежних.

И тут оказывается, что роман «Ка» призван восстановить Имр – является восстановлением Имра.

Джон Краули, эмпирический автор, использует миф как удобный метаязык, поскольку древние образы и сюжеты известны всем и понятны всем. Безымянный рассказчик выстраивает свой рассказ как метатекст – безусловно истинное повествование (в котором сам он то и дело сомневается, поскольку живет в руинах Имра и не может ничего принять на веру), рассказ о том, что жизнь и смерть имеют смысл, несмотря ни на что. Важно, что этот метатекст одновременно древний и новый: каков будет его финал, не ясно даже рассказчику (подобно тому как Лисья Шапка и Брат не могли предвидеть, чем закончатся их истории); миф нужно пережить самому и прийти к Той Двери, чтобы…

…Чтобы постичь то же, что и герои «Эгипта» в последней части последнего тома. Мир, в котором мы живем, вовсе не лишен трансцендентного, но оно не лежит по Ту Сторону: оно здесь. В «Эгипте» «великое восстановление всей видимой вселенной», обещанное розенкрейцерами, оборачивается «великим восстановлением того, что и так всегда было». В финале «Ка» герой уже без помощи Дарра Дубраули выходит из преисподней, чтобы вновь узреть светила (подобно Данте), «жив-живехонек» (как говорит призрак Молли Мэлоун в ирландской песне). Уйти в смерть и вернуться из нее, как это бывало в прошлые эпохи, невозможно: теперь Имр устроен иначе. Но прожив эту неудачу и рассказав о ней, можно обрести мир, где есть боль, олени, любовь и знание о том, как связаны смерть и повествование.

«Эгипет» и «Ка» любопытнейшим образом соотносятся с «Маятником Фуко» – романом, который Краули прочел, уже закончив «Эгипет», и книга Эко ему крайне не понравилась. Что и неудивительно: Краули – платоник, Эко – аристотелианец, и они приходят к схожим выводам, исходя из совершенно различных предпосылок. Оба – постмодернисты, которые ищут сакральное в мире, где Бог умер. И у Эко, и у Краули герои-мужчины получают от женщин (Лия в «Маятнике», Ру в «Эгипте», Дебра в «Ка») знание о том, что смыслом наделено только посюстороннее, физическое существование – жизнь Ка, если угодно: есть руки, есть ноги, есть тело, а больше не нужно ничего; Имр из них рождается сам.

В романе Эко погибают два главных героя из трех; лишь рассказчику дано не только ощутить единство с мирозданием, но и осознать это; он ждет смерти и смотрит на холмы, которые очень красивы, и этого достаточно. Герой Краули хоть и ненадолго, но остается в живых, и к нему из лесу выходят олени; они тоже красивы. Разница, помимо прочего, в том, что для Эко миф – это история, которая приводит к гибели, поскольку оказывается основой фашизма, а для Краули миф приводит к жизни, потому что придает ей смысл. Этика у Эко очень рациональна, а вот эмоции – природны (чем и привлекательны, и опасны); у Краули, напротив, этика природна и естественна, она соединяет Имр и Ка. Подобных параллелей и контрастов можно провести множество.

«Мы всё еще здесь» – потому что смогли наконец в эпоху гибели историй найти такую, которая объяснит нам и нас самих, и мир. Иное бытие непознаваемо, но достаточно знать, что оно есть и может быть пережито здесь и сейчас. О нем может быть рассказано.

Имр существует.

Ефрем Лихтенштейн, Михаил Назаренко

Название романа – «Ка» – совпадает с египетским словом, означающим один из аспектов души человека или бога. Созвучие это непреднамеренно: по словам автора, «Ка» в романе – не более чем передача вороньего карканья. Так же и имя главного героя случайно совпадает со славянским «дар», а «Имр» не имеет отношения к слову «мир» или к имени великана Имира из скандинавской мифологии. Любопытно, что, согласно беседам доктора Джона Ди (1527–1608/1609) с ангелами, «Darr», или «Dar», – это подлинное имя философского камня, «той Вещи, кою ты ищешь». Напомним: Ди – один из главных героев тетралогии Краули «Эгипет».