Джон Краули - Ка: Дарр Дубраули в руинах Имра [litres]

Экскарнацию Лисьей Шапки Озерные Люди провели торжественно. Ее уложили на помост, украшенный сотней трепещущих кусочков ткани, по углам установили высокие знамена, чтобы приманить птиц смерти (которые на самом деле пугались этих громко хлопавших полотнищ, хотя и привыкли к ним, узнавали в них знак того, что пора лететь исполнять свой долг). Под причитания Людей и рокот барабанов, которые Воронам тоже приходилось терпеть, тело Лисьей Шапки раздели и вскрыли. Причитания сменились потрясенным вздохом, когда явилась черная туча – птицы собрались, как обычно, на скалах над уступом, чтобы сперва побеседовать и разглядеть, что происходит, хоть многие из них и делали это прежде. Несколько смельчаков спустились к телу, пока здоровяки стояли на страже, а потом другие тоже набрались храбрости, стали длинными лапами на богатство, принялись спорить, взлетать и снова садиться на голову, на грудь, принялись орудовать крепкими черными клювами.

На другой день спустился и Дарр Дубраули. В окружении Ворон, что клевали тело, она показалась ему тем человеком, кого он знал при жизни, и все же совершенно другим. Он ел, как и другие, – она всегда была худой, а за последний год стала тонкой, как оленья нога, – но, хоть он и хотел почтить ее и все, что их связывало, Дарр обнаружил, что не может всерьез кричать и ссориться с другими за ее жир.

Тогда он ушел, взлетел на скалы, на тот уступ, куда Лисья Шапка давным-давно забралась, чтобы попросить его отнести Певца в Иные Земли. Почему же он теперь не может сделать того же для нее?

Потому что без нее он снова оказался в одном только Ка, где нет никаких иных земель, только эта.

Но нет, не в этом дело: в Ка Ворона или другой зверь может съесть любого мертвеца; это в порядке вещей, все так делают, даже сами мертвые с этим согласны, пусть только в своем терпении. Единственная мертвая плоть, съедобная плоть, к которой Ворона не прикоснется, – это плоть другой Вороны.

Если он не может съесть свою давнюю подругу, даже ради ее блага, значит она для него стала Вороной. То, что отличало Лисью Шапку от ее собственного рода, сделало ее частью его рода. Или, может быть, – некоторые Вороны повторяли это, насмехаясь над Дарром, – он сам настолько отличен от вороньего рода, что стал ей сородичем.

Страшно подумать: стал ей сородичем. Будто попался в клейкую массу, которой Люди обмазывали ветки, чтобы ловить мелких неосторожных птиц. Глупых птиц, что попадаются в ловушку, слишком явную для Вороны.

Он взмахнул отяжелевшими крыльями и взлетел. Это всё человеческие слова, которые он выучил, ее речь, которую он пил, как нектар: вот в чем причина, и их уже не вернешь, не выплюнешь. Можно улететь отсюда, далеко-далеко от озера и этих Людей, но во всем Ка для него не осталось места, где не было бы также Имра.

Пусть они ее несут, другие Вороны, которым все равно, куда она уходит, в какие земли. Всё в порядке. Она знает дорогу. Это теперь ее земля, там ее примут с почетом как певца, и своим пением она войдет в число тех, кто вечно хранит тайны от живых. А что до Дарра – у него теперь не осталось земли, которую он мог бы назвать своей, не осталось причины задерживаться тут или там; причины не улетать, причины оставаться.

Как далеко он улетел от поселения Озерных Людей, сколько прожил в новых землях, Дарр Дубраули не может мне рассказать. Он вновь погрузился в воронье время, время без истории. Он ел и перекрикивался с тамошними Воронами, у которых по-прежнему не было имен; он перестал считать луны, никто не говорил ему, в какой день кончалось лето и начиналась зима. Местные Вороны следовали за Во́ронами, а те следили за Волками в глухих лесах и питались остатками волчьей добычи, будь то Лось или Олень, а потом уж к падали приступали Воро́ны. Со временем он вошел в число Больших, сидел на ветке в дозоре, ждал, пока поедят меньшие и младшие, прежде чем спуститься самому: так поступают Большие. На зимних ночевках он сидел в центре стаи, беседовал с другими Воронами своего положения. Говорили они по большей части о погоде.

У него была супруга, затем другая; были птенцы. Они выросли, потом состарились и умерли, но Дарр Дубраули жил. Время шло, иногда он рассказывал какую-нибудь из своих историй, просто не мог удержаться: своим птенцам, прежде чем они могли понять; другому Большому, который мог поклониться в знак внимания или удивленно покачать головой, но чаще – не придавал рассказу значения; деревьям.

А потом, в один жаркий день в начале лета, когда высоко в голом небе распалилось солнце, несколько Ворон лежали на поросшем травой склоне в том любопытном состоянии, в которое они иногда впадают на жаре: растянулись, как мертвые, не шевелятся, прикрыли глаза и приоткрыли клювы, словно «одурманенные», как мы бы сказали. И среди них – Дарр Дубраули. Если бы я или вы там оказались, то смогли бы просто поднять его с земли и он бы не сопротивлялся.

Они лежали, обменивались изредка замечаниями о тепле, солнце и других мелочах, и вдруг с помрака послышался ритмичный звук – тонкий звон или треск, и топот, который разносился по земле так, что птицы чувствовали его крыльями и телами. Разморенные солнцем Вороны не обратили на это внимания, но Дарр Дубраули ощутил странное беспокойство и взлетел, сперва низко, но потом набрал высоту – просто посмотреть. Пожалуй, он знал, что это за шум, какие создания его производят. Дарр взлетел так высоко, что увидел, как они идут вдалеке на подне.

Да, это были Люди, как он и предполагал, множество Людей, но не такие, каких он видел прежде. Они шагали все вместе, от топота дрожала земля – так много их было; и они почти с ног до головы были покрыты металлическими пластинами, которые блестели и сверкали на солнце, как и высокие шапки, и длинные щиты, показавшиеся ему очень тяжелыми. Перед пешими ехали несколько верховых, тоже в блестящих пластинах – даже поножи и юбки сверкали. Люди несли знамена и шесты с прилаженными к ним птицами, точнее, изображениями птиц: по замыслу – хищных. Все они явно шли на какую-то битву.

Перед внутренним взором Дарра встала Лисья Шапка: давным-давно она подняла руку, словно чтобы указать на битвы, которые предвидела. «Они не нашего рода, – сказала она тогда, – и придут из земель, где мы никогда не бывали. Никак их не остановить».

Всадники увидали его: они указывали на одинокую Ворону в небе, смеялись и переговаривались друг с другом. Дарр Дубраули заложил вираж и вернулся, разглядывая их. Кто они и почему смеются? Дарр вспомнил первых Людей, которых увидел, вспомнил, как они подняли ему навстречу копья. И вот их Большой – в красном плаще – обратился к одному из своих соседей; тот снял с плеча какое-то орудие, вытащил из сумки тонкую палку и вложил в него. Дарр Дубраули, завороженно глядя, продолжал кружить над ними. Эту штуку направили на него.