Джон Краули - Ка: Дарр Дубраули в руинах Имра [litres]

Он мог бы уклониться от стрелы, если бы знал, что это нужно, но выглядело все так, будто он с другой Вороной – отцом, матерью, другом, Лисятой – перебрасывается палочкой, бросает сучок с высоты, чтобы другой подхватил, снова и снова. Тонкая палка просвистела в воздухе и ударила его под помрачное крыло, пробила оперенье, вошла между ребер и разорвала аорту.

«Смерть – не событие жизни», – утверждает философ. Мы можем вообразить, как командир в красном плаще хвалил стрелка, как легион разразился торжествующими криками, как потом прошел по телу Вороны, как труп растоптали копыта коней. Но Дарр Дубраули этого не знает. Он умер – умер, и всё.

Мне хочется понять, как мертвые могут быть одновременно в двух местах или вовсе нигде, что, впрочем, наверное, одно и то же. Хочу понять это так же, как Дарр Дубраули, – то есть мы оба хотим это понять; но мне хочется разделить и его понимание.

Конечно, вполне вероятно, что он мне вообще ничего не рассказывает и ничего не понимает. Он просто больная Ворона, которую я нашел у себя на заднем дворе, приютил и накормил, сам не зная зачем и почему. Может быть, черная голова, в которую я будто бы заглядываю, голос, который якобы слышу, – просто живая уиджа, слова, услышанные в шуме водопада. Наверное, можно сказать, что это folie à deux : я поверил, что он разговаривает, и потому поверил он сам.

Моя жена никогда не задумывалась особо о посмертии или ином мире. Пока она была жива, мой интерес принимал форму, скажем так, высокой иронии, но Дебра подозревала в нем нечто большее, чем я тогда готов был признать. Она спрашивала – порой даже не задавая вопроса, – как мы с ней вообще оказались вместе.

Дебра была такой посюсторонней – даже странно, как она беспокоилась о своей посмертной судьбе и жизни после смерти. Она хотела точно знать, где именно похоронят ее тело (она всегда говорила «меня», а не «мое тело»), и, как только мы получили точный диагноз и стало понятно, что эффективного лечения нет, она принялась за распоряжения насчет своего «расширенного я»: своих вещей, хранилищ памяти, вроде писем или дневников, подарков и записок. Мне следовало старательно все запомнить, не забыть ничего и выполнить все в точности, когда она сама уже не сможет ничего. Она заставляла меня зубрить пункты и подпункты своего вечно усложнявшегося (но так никогда и не написанного) завещания. И оно по-прежнему со мной. В голове.

Странно, правда? А может, вовсе и не странно. Дебра твердо верила, что смерть закроет ее жизнь, как книгу; не думала, что материальные книги, которые она подарит тщательно отобранным людям, помогут ей продолжить жизнь в их руках. И все же дальнейшая жизнь ее вещей – это жизнь. Все верно: ее иной мир – это наш мир. Я не мог ей сказать, что она разбрасывает кусочки себя по миру, чтобы когда-нибудь ее можно было собрать заново, как Осириса. Она бы рассмеялась. Сказала бы, что просто напоследок устраивает уборку и времени у нее осталось ровно на то, чтобы управиться с этим и выдать мне последний список. Потому что главное ее продолжение – это я.

Когда появился Дарр Дубраули, когда я начал его понимать и слушать его рассказ, я подумал, что он сможет мне рассказать, каково это – быть мертвым, потому что он умирал много раз; но он говорит, что об этом не помнит ничего. Долгое-долгое время проводил он в том царстве, но помнит лишь, что вновь осознавал себя в жизни, словно начинал ее заново, и входил в нее как птица, которая здесь вылупилась и выросла, и все ей знакомо. Так он и жил до того дня или часа, когда вдруг понимал, кто он и что он такое (Дарр Дубраули!), – зачастую в далеких землях и всегда в далеких временах.

На холодной зимней вересковой пустоши стоят низкорослые Лошади, день клонится к вечеру; это далекий-далекий восток, за морем от того места, где мы сейчас.

Порывистый ветер прибил хвосты к бокам, заставил Лошадей зажмуриться. Теперь зимы стали холоднее, чем раньше, подумалось Дарру Дубраули. Несколько Ворон сидели на кривых, выгнутых ветром ветках дерева; они тоже старались сидеть спиной к ветру, чтобы глаза не замерзали, но он все равно поднимал перья на спинах и добирался до тела.

План предложил Дарр Дубраули, – правда, он толком не успел его объяснить, прежде чем другие подхватили и принялись передавать его с ветки на ветку, выдавая за свой. Тут нужно было действовать сообща, а значит, держать в голове конечную цель; и, хотя эти Вороны были вполне способны на то и на другое, совместить оба задания им было нелегко.

Четыре Лошади время от времени опускали головы, чтобы вынюхивать замерзшую траву, но по большей части стояли смирно, прижавшись друг к другу для тепла (все так делают, даже Вороны). Самая мелкая из них – то ли Жеребенок, то ли больная, кожа да кости.

Вороны собрались бесшумно, так что Лошади не обратили на них внимания. Теперь птицы тихонько переговаривались между собой, и все время подлетали новые.

– Кто даст сигнал?

– Мы узнаем.

– Так давайте сейчас.

– Тихо! Сиди и жди.

– О, смотрите, – крикнул кто-то.

Вдалеке, за полями, показался одетый в белое монах из соседнего аббатства: он шел сюда вместе с одним из крестьян, которые служили монастырю, – наверное, собирались забрать Лошадей на ночь в конюшню. Вороны их видели, но Люди находились еще слишком далеко, чтобы разглядеть Ворон или Лошадей, стоявших с подветренной стороны невысокого пригорка.

– Сейчас! – сказала другая Ворона.

– Вместе! – крикнул Дарр Дубраули, и приказ покатился по веткам, пока его не стали выкрикивать уже все.

Лошади подняли головы – вороний грай почти любого зверя заставит посмотреть, что такое происходит, – но, прежде чем они додумались отойти подальше, Дарр Дубраули снова закричал, и все Вороны разом взлетели – не тучей, но долгой волной, когда следом за первой поднимаются остальные. А потом громкоголосая черная шайка обрушилась на Лошадей. Птицы вертелись у них перед мордами, возле боков, орали в уши, так что четверо Коней испугались и побежали – это было легко. Трудней оказалось отделить самую мелкую от остальных и погнать ее в другом направлении: Лошадям от природы свойственно держаться вместе. Одни Вороны должны были гнать маленькую Лошадку на подень, а другие – заставить остальных скакать на помрак, и этим Воронам было трудно не бросить все и не присоединиться к тем, что преследовали мелкую Лошадь, а донимать трех остальных. Дарр Дубраули все объяснил: не давайте покоя большим, пока они не убегут так далеко, чтобы уже не найти мелкую, или не потеряют желание ее искать. Так действуют Волки: выбирают слабейшего.