Лиза Палмер - Капитан Марвел. Быстрее. Выше. Сильнее

Одиночество. Болезненное одиночество.

У меня никогда не было друзей подобных Марии. Нет, у меня конечно же были друзья, но не было никого, с кем бы я могла полностью быть самой собой.

Когда я училась в школе, существовало две версии меня. Была я настоящая, и та версия меня, которую я выкатывала для общественного потребления.

Я знаю, что это была не настоящая я, но теперь, когда я повстречала Марию, я не могу поверить, что получила так много, отдав так мало.

– Я рук не чувствую, – жалуется Мария.

– А я чувствую лишь боль и предполагаю, что болит у меня там, где должны быть руки, – говорю я и делаю долгий глоток чая.

За время второго этапа подготовки мы с Марией обсудили сотни возможных сценариев, которые могли бы нам помочь протиснуться, проскользнуть или в открытую обойти озвученное Дженксом препятствие в виде лицензии пилота-любителя. После небольшого расследования мы выяснили, что для получения лицензии необходимо иметь налёт в сорок часов и сдать письменный экзамен на знание теории. Сдать экзамен проще простого, но вот где нам взять сорок лётных часов? Как нам вообще провести сорок часов в воздухе до начала отбора в «Летающие соколы»?

Мы начинаем потихонечку примиряться с мыслью, что, скорее всего, у нас не получится подать заявку на вступление в «Соколы» в этом году. Если нам удастся летом получить лицензию пилота-любителя, то мы сможем попытаться в следующем. Не самый лучший итог, но теперь у нас, по крайней мере, есть план.

Внезапно над нами нависают ОК Чен и Резендиз. Пора. Придётся отложить в сторону дружеские посиделки в тишине, поскольку сегодня тот самый день, которого в ужасе ждали все кадеты задолго до того, как ступили на территорию лагеря.

ХБРЯ.

ХБРЯ обозначает именно то, что вы подумали. Это сокращение от «Химическое, биологическое, радиологическое и ядерное оружие». ХБРЯ – это упражнение, в ходе которого мы должны войти в настоящую газовую камеру, снять противогазы, доложиться, а затем «спокойно» покинуть здание, в надежде не отключиться и не заблевать всё вокруг.

Мы в тишине прибываем на точку, узнаём всё о защитном снаряжении и проговариваем все возможные сценарии того, что ожидает нас внутри. Стараясь сохранять спокойствие и не поддаваться внезапно охватившему меня страху, я следом за всеми иду к главному зданию. Оказавшись там, мы наблюдаем за тем, как звено за звеном занимают свои места на стартовой линии.

– Я слышала, что с каждой новой группой газ становится сильнее и сильнее, – шепчет Мария.

Я оглядываю оставшиеся звенья. Звено Джонсона и Нобл уже заняло места на линии, а мы ждём, пока Дель Орбе закончит натягивать защитный костюм. Его молнию заело, и Бьянки – его ведомый – остаётся рядом с приятелем, пока всё не приходит в порядок. Без Бьянки и Дель Орбе наше звено не полное, и мы не можем занимать места на линии. Дель Орбе наконец справляется с молнией, Бьянки показывает нам, что всё пучком, и мы встаём на линию. Наше звено идёт последним.

В ожидании своей очереди мы видим, как с обратной стороны здания струится поток кадетов, уже побывавших в газовой камере. Их руки вытянуты, а раскрасневшиеся лица залиты соплями и слезами. Время от времени один из кадетов сгибается пополам и блюёт, стараясь максимально не привлекать внимания. Я замечаю, что перехожу в режим, в котором за всю свою жизнь была лишь несколько раз. Я предельно сконцентрирована, каждая клеточка моего мозга настроена на то, чтобы пережить следующие десять минут.

Я вспоминаю мантру, которую регулярно цитировала в школьной сборной по бегу всякий раз, как пыталась установить личный рекорд или бежать ещё быстрее, чем раньше, и мои ноги грозились сгореть от перенапряжения: «В течение десяти минут я могу выдержать что угодно» . Я с каждым шагом мысленно повторяю эти слова, снова и снова и напоминаю себе, что любая испытанная мною боль будет временной.

– В течение десяти минут мы сможем выдержать что угодно, – шепчу я стоящей передо мной Марии. Она не оборачивается, но я вижу, как она кивает. Двери открываются, и мы наконец-то оказываемся внутри.

Наше звено выстраивается вдоль одной стены, а затем один из стоящих в центре помещения офицеров приказывает нам попрыгать на месте или сделать что-либо ещё, чтобы ускорить пульс. Мы с Марией обе бежим на месте, время от времени подпрыгивая в воздух. Почти сразу же я чувствую жжение у кончиков волос, там, где начинает образовываться пот. Жжение движется к затылку и тем уголкам кожи, к которым крепится противогаз. По мере того как газ заполняет комнату, моё дыхание становится всё более и более прерывистым. Я стараюсь сохранять спокойствие. Концентрируюсь на дыхании. Фокусируюсь на том, что сначала одна нога отталкивается от пола, затем другая. Я пытаюсь убедить себя, что жжение – это всего лишь зуд, и у меня уже зудит вся спина, но ощущение становится только хуже. Командующий офицер приказывает нам ослабить ремешки на противогазе и приготовиться полностью его снять. Он велит нам прижать снятые противогазы к груди, зачитать наш доклад, а затем спокойно выйти из здания, широко разведя руки в стороны словно буква «Т». Он предостерегает, что, если мы побежим, он заставит нас снова повторить испытание. Именно в этот момент мантру «я смогу выдержать что угодно в течение десяти минут» заменяет мантра «не беги» . Я ни за что не пойду на это снова.

Офицер приказывает снять противогазы.

Газ окутывает меня словно приливная волна кислоты. Он повсюду. Я моргаю и моргаю, пытаясь не схватить ртом больше газа, чем то количество, что уже прожигает путь внутри моего тела. Я прижимаю противогаз к груди и противоестественно спокойным голосом зачитываю свой доклад. По лицу текут слёзы и сопли. Я поворачиваюсь к выходу и следом за Марией иду наружу, наши руки, как и велено, разведены по сторонам буквой «Т». Оказавшись снаружи, я дважды, как и было предписано, обхожу кругом здание. Я вижу, как Пьерр складывается пополам, и его рвёт так жестоко, что он почти падает на колени.

– Ты в порядке? – хрипло интересуется Мария, когда мы начинаем обходить здание во второй раз.

– Да, – задыхаюсь я, – а ты?

– Это было хуже, чем я предполагала, – сквозь слёзы говорит Мария, отчаянно моргая. Мы снова проходим мимо Пьерра, он по- прежнему сидит в полусогнутом положении. Мы переглядываемся и одновременно шагаем к нему.

– Пошли, – говорю я, подхватывая его под правую руку, пока Мария поддерживает его слева. Он мычит слова благодарности, и мы сопровождаем его к месту, где все остальные промывают противогазы. Его собственный противогаз оставил на его светло- коричневой коже яркую красную отметку прямо возле линии роста волос, его карие глаза налиты кровью и покрыты слезами. В руках он сжимает толстые темные очки, теперь залитые рвотой. Он сморкается, пытаясь избавиться хотя бы от части соплей, но их там ещё много.