Дженнифер Доннелли - Повелительница волн [litres]

Нила округлила глаза.

– Ну, конечно, Махди, пустыми разговорами ты все исправишь! Долго думал, умник?

– Мне что, рассадить вас, как маленьких? Церемония вот-вот начнется! – сердито прошептала императрица Ахади.

Нила, Язид и Махди вместе с остальной свитой маталийцев сидели в королевской ложе Колизея – огромного каменного театра без крыши, построенного еще во времена Мерроу.

В первом ряду ложи на серебряных тронах восседали Изабелла и Байлаал. Королева была ослепительно прекрасна: ее длинные черные волосы, уложенные в высокую прическу, венчала украшенная драгоценностями золотая корона.

Королева облачилась в церемониальный нагрудник, сделанный из синих раковин галиотисов [13] Галиотисы, или морские ушки – род брюхоногих моллюсков. , закрывавший ее торс, и пышную юбку цвета индиго, сшитую из тончайшего морского шелка. Император Байлаал нарядился в желтый сюртук с высоким воротником и тюрбан цвета фуксии, усыпанный жемчужинами и изумрудами, а в центре украшенный рубином размером с мяч для макрельбола.

За Изабеллой сидели отец Серафины, принц-супруг Бастиан, и ее дядя, принц крови Валерио. В Миромаре не было короля, вся власть находилась в руках королевы. Если матерью русала являлась королева, он мог стать принцем крови, или принцем-супругом, если королева становилась его женой.

Прямо перед королевской ложей, на каменном возвышении лежал выкованный из золота, украшенный жемчугом, изумрудами и красными кораллами венец: корона Мерроу – древняя реликвия, символ непрерывного правления династии Мерровингов.

Императрица и наследный принц сидели прямо за Байлаалом, а в третьем ряду разместились Нила и Язид. По сторонам от королевской ложи расположились маги – Таласса, волшебница и хранительница заклинаний, и Фоссгрим, маг, хранитель знания, а также влиятельные герцогини королевства. Нила узнала Порцию Волнеро, в которую, как она знала, когда-то был влюблен дядя Серафины. И неудивительно: облаченная в царственный пурпур, с копной распущенных золотисто-каштановых волос, Порция была неотразима. Лючия Волнеро восседала рядом с матерью; она нарядилась в серебристое платье, и многие смотрели на нее с восхищением. За герцогинями разместились остальные придворные: сотни аристократов, министров и советников, разодетые в дорогие парадные одежды, являя собой живописную иллюстрацию власти и богатства.

– Где Серафина? – прошептал Язид.

– Ее пока нет в Колизее. Янычары приведут ее к началу первого испытания – чистоты крови, – ответила Нила.

Она окинула взглядом амфитеатр. По всему периметру полоскались по воле ночных течений флаги Миромары и Матали – коралловая ветвь Миромары и стоящий на задних лапах дракон Матали, сжимающий в передних серебристо-синее яйцо. Нила знала, что на флаге изображен беспощадный саблезубый дракон, а он, как известно, откладывает яйца уродливого коричневого цвета. Вероятно, придумывавший флаг художник счел, что коричневое яйцо чересчур страшное, и заменил его серебристо-голубым.

В Колизее не осталось свободных мест, в воде витала атмосфера напряженного ожидания. На каменных стенах амфитеатра висели конусообразные раковины-светильники с закрепленными в них стеклянными шарами, заполненными белой лавой: субстанция кипела и булькала, разгоняя подводную тьму. Добывают белую лаву гоблины-шахтеры – беспокойные фойеркумпели, одно из племен кобольдов; они делают отводные каналы от глубоких расщелин под Северным морем, в которых течет магма. Добытую таким образом магму очищают и отбеливают, а потом гоблины-стеклодувы хельблезары (почти такие же противные, как фойеркумпели) – заливают ее в стеклянные шары, достаточно прочные, чтобы выдержать ее смертоносный жар.

Нила рассматривала лица собравшихся русалок, насколько позволял тусклый свет лавы. Кто-то казался восторженным, другие явно нервничали, даже боялись.

«Еще бы им не бояться», – подумала Нила.

Из поколения в поколение здесь короновали юных русалок, наследниц Миромары, признанных чистокровными, но если оказывалось, что претендентка на трон – обманщица, виновная погибала мучительной смертью. Взгляд Нилы метнулся к тяжелой железной решетке, закрывавшей отверстие пещеры в полу Колизея. Возле нее застыли двадцать мускулистых, облаченных в доспехи русалов со щитами в руках. Страх ледяными пальцами сжал сердце Нилы, когда она попыталась представить, что затаилось там, внизу.

«Серафина, должно быть, в ужасе, – размышляла Нила. – Она права, эта церемония – самое настоящее варварство». Удивительно, как такой культурный, утонченный народ, как миромарцы, способен мириться с таким отвратительным ритуалом.

– Начинается! – воскликнул Язид. – Я слышу музыку! Смотри, Нила!

Он указал на арку на другой стороне Колизея. Толпа умолкла: из темного проема выплыл огромный, величественный русал. Он плыл неторопливо, полы его красных одежд красиво реяли у него за спиной; голову новоприбывшего украшал такого же цвета тюрбан, из которого торчал бивень нарвала; на поясе висела кривая турецкая сабля, эфес которой был инкрустирован драгоценными камнями.

Нила знала, что это мехтербаши, предводитель личной стражи Изабеллы – янычар. Эти горячие воины, выходцы из вод, омывающих южное побережье Турции, носили нагрудники из панцирей голубого краба и эполеты из черепов скопы. На бронзовых шлемах воинов красовались гребни из зубов косатки.

Янычары тесным строем выплыли из-под арки следом за своим предводителем. Некоторые играли на бору – длинных тонких трубах; другие били в давулы – барабаны, сделанные из раковин гигантских моллюсков; остальные низкими, рокочущими голосами пели об отваге своей королевы. Получалась очень впечатляющая песнь, призванная устрашить врагов Миромары, и Нила сочла, что для этой цели такие звуки, безусловно, подходят.

После того как выстроившиеся в двадцать рядов янычары под барабанный бой вплыли в Колизей, в арочном проеме появилась еще одна фигура, совершенно не похожая на устрашающего вида воинов.

– О, ну разве Серафина сегодня не прекрасна? – прошептала Нила.

– Она так клево выглядит, что у меня вот-вот лицо расплавится, – подхватил Язид.

– Да уж, точно подмечено, – кивнула Нила.

Махди молча уставился на появившуюся в арочном проеме принцессу.

Серафина боком сидела на спине грациозного серого гиппокампа. На ней было простое платье из светло-зеленого морского шелка. Этот цвет, традиционно приличествовавший русалкам-невестам, символизировал узы, связывавшие принцессу с ее народом, будущим мужем и морем. Поверх платья на принцессе была надета изысканная парчовая мантия, того же глубокого зеленого цвета, что и ее глаза, богато расшитая медными нитями и усыпанная красными кораллами, жемчугом и изумрудами – этими драгоценными камнями была украшена и корона Мерроу. Каштановые с медным отливом волосы принцессы струились по плечам, на голове никаких украшений. Ее лицо с высокими скулами было просто прекрасно. «Но по-настоящему красивой ее делают глаза», – подумала Нила. В глазах принцессы Серафины светились ум и веселость, и хотя порой в них проскальзывала тень сомнения, глаза ее горели любовью. Скрыть это чувство принцессе не удавалось, несмотря на все усилия.