Дженнифер Доннелли - Повелительница волн [litres]

Едва миромарцы заметили принцессу, как повскакали с мест и разразились радостными криками. Шум прокатился над амфитеатром, подобно порыву штормового ветра. Серафина, в соответствии с требованиями момента, держалась торжественно и смотрела прямо перед собой.

Мехтербаши остановился у основания королевской ложи. Его солдаты выстроились вокруг гиппокампа Серафины и замерли. Мехтербаши ударил себя кулаком в грудь и отсалютовал своей королеве. Этот жест означал любовь и уважение. Все пятьсот янычар синхронно проделали то же самое. Изабелла ткнула себя кулаком в грудь, вскинула руку в салюте, и толпа вновь одобрительно взревела. Игравшие на бору солдаты взяли несколько высоких нот.

Гиппокампу Серафины не нравился весь этот шум. Он забил передними копытами и замолотил по воде своим змеиным хвостом, дико кося желтыми, с вертикальными зрачками глазами.

Пока Серафина успокаивала морского коня, мехтербаши повернулся к своим солдатам, вскинул вверх саблю и сделал рубящее движение, рассекая воду. Подчиняясь этому сигналу, часть янычар двинулась вперед, часть – направо, а часть – налево. Когда воины выстроились по кругу вдоль всего амфитеатра, мехтербаши вложил саблю в ножны, подплыл к Серафине и помог ей спешиться. Принцесса сняла мантию и передала ее мехтербаши, оставшись в одном платье – именно так ей надлежало встретиться с Алитеей. Платье станет ее коронационным нарядом или саваном.

Мехтербаши вручил принцессе саблю и увел гиппокампа, оставив Серафину одну в центре амфитеатра. Когда радостные крики стихли, в древних стенах Колизея зазвенел голос принцессы:

– Граждане Миромары, досточтимые гости, всемилостивая королева, сегодня вечером я предстала перед вами, дабы заявить, что я дочь Мерроу по крови и наследница трона Миромары.

Изабелла заговорила с высоты королевского трона:

– Возлюбленные подданные! Мы, русалки, – народ, появившийся благодаря разрушению. Конец Атлантиды стал нашим началом. Мы боремся за жизнь уже четыре тысячи лет, и все это время Миромарой правили Мерровинги. Мы защищали вас, неустанно трудились ради вашего процветания. Мы потомки нашей всеобщей создательницы, мы связаны сердцем и душой, клятвой и кровью ради продолжения ее правления. Вручаю вам мою единственную дочь, плоть от плоти моей, частицу моего сердца, но я не могу дать вам свою наследницу. Это под силу только Алитее. Что скажете, добрый мой народ?

Миромарцы вновь разразились радостными криками.

Изабелла сделала глубокий вдох: спина прямая, на лице спокойствие. Однако Нила видела, что у королевы дрожат руки.

– Выпустите анарахну! – скомандовала Изабелла.

– Что происходит? – прошептал Язид.

– Пришло время первой части докими – испытания чистоты крови, – пояснила Нила. – Сейчас выяснится, действительно ли Серафина потомок Мерроу.

– А если нет? – спросил Язид.

– Не говори так, – вмешался Махди, – даже думать не смей.

Нила взглянула на принца и обнаружила, что тот крепко сжимает кулаки.

Вооруженные русалы, до сего момента несшие караул у железной решетки в центре амфитеатра, начали ее поднимать. С одного края к решетке крепились толстые железные кольца, а в них были продеты тяжелые цепи. Стражи с усилием тянули за цепи, и мало-помалу решетка начала подниматься, потом откинулась назад (ее удерживали массивные петли) и с лязгом обрушилась на каменный пол. Минуло несколько секунд, потом минут. Ничего не происходило. Миромарцы напряженно ждали, тихо перешептываясь, несколько особо дерзких (или просто глупых) попытались позвать анарахну по имени.

– Кого они зовут? – не унимался Язид. – Что там такое в этой норе?

Нила заблаговременно узнала, как проходит церемония докими; она наклонилась к самому уху брата и зашептала:

– Когда Мерроу состарилась и пришло ее время умирать, она пожелала сделать так, чтобы только ее наследницы правили Миромарой. Поэтому она попросила богиню моря Нерию и Беллогрима, бога огня, выковать из бронзы некое существо.

– Нила, я это и так знаю, не тупой.

– Это спорный вопрос, – парировала сестра. – Пока фойеркумпели плавили руду, чтобы создать это существо, Нерия принесла умирающую Мерроу к их плавильной печи. Когда расплавленный металл был готов, богиня сделала на ладони Мерроу надрез и подержала ее руку над чаном. Таким образом, в венах создаваемого существа будет течь кровь Мерроу, и существо отличит эту кровь от крови обманщиков. Нерия подождала, пока медную форму ковали и остужали, а потом сама вдохнула в Алитею жизнь.

– Ух ты, – ахнул Язид.

– Вот именно, – согласилась Нила и посмотрела на Махди. С лица принца исчезли все краски, он выглядел больным.

Язид тоже это заметил и наклонился к другу.

– Махди, старый ты кальмар! Говорил же я тебе вчера: «Не ешь песчаных червей!» Они были слишком острые. Тошнит? Дать тебе мой тюрбан?

– Я в порядке, – процедил Махди.

«Выглядит он преотвратно», – подумала Нила. Принц впился взглядом в Серафину, пальцы сжимают эфес висящей на поясе сабли. Он напрягся, как натянутая тетива лука, словно в любую минуту готов был сорваться с места.

Внезапно амфитеатр содрогнулся от рева – высокого, тонкого, металлического. Казалось, будто корпус корабля разбивается об острые скалы. Из норы высунулась и тяжело опустилась на каменный пол напоминющая изогнутую арку лапа с острым, как кинжал, когтем на конце. За ней последовала еще одна лапа, потом еще, и наконец показалась голова. Существо зашипело, обнажив загнутые клыки длиной по футу каждый. Толпа издала единое «ах», наполовину от благоговения, наполовину от ужаса, а тем временем паучиха выползла из норы.

– Не. Может. Этого. Быть, – пролепетал Язид. – Махди, ты это видишь? Потому что если нет, я вроде как окончательно спятил.

– Серафина, нет, – выдавил Махди.

Язид покачал головой.

– Не могу поверить, что эта тварь, Ала… Ало…

– Алитея, – подсказала Нила. – Греческое слово Alítheia означает…

– «Большой, уродливый, похожий на жуткого губана морской паук», – предположил Язид.

– …«правда», – закончила Нила.

Существо приподнялось на задние лапы, шевеля перед собой передними, так что особенно отчетливо стали видны острые когти. С клыков упала капля янтарно-желтого яда. Десять черных глаз оглядели амфитеатр и остановились на жертве.

– Обманщ-щ-щица, – зашипела паучиха, обращаясь к Серафине.

Квиа Мерроу декревит .

«Но как?» – подумала в отчаянии Серафина. Как она могла сотворить такое? Как могла обречь всех тех, кто пришел после нее, на такой ужас?

Серафина смотрела снизу вверх на почерневшую от времени бронзовую тушу, уверенная, что вот-вот грохнется в обморок.