Павел Майка - Мир миров [litres]

– В данный момент это не имеет значения, – сообщил он. – Шулер и я отправляемся за девушкой.

– Вы не можете! – запротестовал марсианин. – У нас договор!

– И я его не нарушаю. Точнее, это вам решать, является ли это нарушением. Посмотрите: я не оставляю вас одного. Более того, клянусь, что снова присоединюсь к вам, если только выживу. И вы будете в безопасности, если я ликвидирую тех, кто на нас сегодня напал. Я возьму с собой Яшека. Мы вернемся к вам, как только найдем девушку. Это предательство?

Марсианин долго думал над ответом. Наконец вздохнул – по мнению Кутшебы, немного театрально – и протянул Кутшебе одну из своих правых рук.

– Тогда удачи вам. Я вижу, что мне не отговорить вас от принятого и, надеюсь, несамоубийственного решения. Если вам придется сразиться с Мочкой… – он замялся.

– Я убью его. Он слишком опасен.

– Так, пожалуй, будет лучше. Даже для него. Знаете, мне кажется, он очень страдает после того, как покинул «Баторий». Потому и обезумел.

Уходя, Кутшеба еще услышал, как Таланин высказал свое мнение по поводу наемников, недостойных доверия. Майор будто мимоходом вспомнил о некоем князе Чарторыйском, который злоупотребил доверием великого царя Александра, хотя тот предложил ему должность министра. Не в первый раз кто-то из воскрешенных офицеров Кутузова, всё еще живущих воспоминаниями о войне с Наполеоном, старался убедить Новаковского, что марсианам лучше всего иметь дело с «настоящей Россией», чтобы вместе выжечь красную заразу, а потом отстроить прекрасный царский рай.

Конечно, Сара и Крушигор уперлись, мол, где Яшек, там и они. Довольный, что его ожидания относительно этой парочки оправдались, Кутшеба только велел им, чтобы они получили разрешение Новаковского, и вынудил их поклясться, что на время поисков Ванды они будут слушаться его. Великан только с третьего раза произнес клятву четко и без запинок.

Они взяли с собой кое-какие припасы и двинулись вслед за птицами, уносящими Мочку, неизвестного карлика и Ванду. Когда их нагнал Грабинский, отъехали они недалеко.

– С марсианином тебе было бы удобнее, – съязвил Кутшеба.

– Я, наверное, протрезвел, если еду с вами! – Грабинский криво усмехнулся. – Но я как-то полюбил эту девочку. И еще подумал, что вам не помешает присутствие кого-нибудь рассудительного.

От Кутшебы не укрылись многозначительные взгляды, которыми обменялись Сара и Крушигор, когда Грабинский говорил о своей симпатии к Ванде. По странному стечению обстоятельств, все ее любили. Она, разумеется, была милой, веселой девчонкой, но почему Сара и Крушигор так охотно согласились пойти с Кутшебой, а не стали уговаривать Яшека ослушаться приказа, как делали это раньше? Создавалось впечатление, что они готовы были пойти добровольно, даже если бы Кутшеба не брал с собой Яшека. Да и не только они. Мирослав заметил какое-то оживление среди обращенных волкодлаков, служивших Ростову. Даже маг Якубовского предложил своему господину принять участие в погоне.

Кутшеба подъехал к Шулеру, который опережал их всех. Бог загнал бы коня насмерть, если бы ему только позволили.

– Ну ладно, Шулер. А теперь выкладывай, кто на самом деле эта девушка.

Февраль 1970 года по старому календарю, пятьдесят пятый год Предела, восемнадцатый год Мира, Краков

– Я не знаю, кто ты, и, разумеется, не пытался докопаться до этого. Но хочу тебе кое-что рассказать.

На этот раз Корыцкий показался Кутшебе похудевшим, и его озадачили такие перемены, хотя причиной могло стать и улучшение физического состояния. Что могло так мобилизовать бывшего шпиона?

От него ушла жена? Кутшеба не заметил Малгоськи за барной стойкой.

– Ребенок, – объяснил Корыцкий, наблюдая за своим гостем взглядом профессионального разведчика, способного выведывать у людей их секреты, просто глядя им в глаза. – Не высматривай так. Ребенок у меня родился. Девочка. Без хвоста. Но я все равно не позволил назвать ее Басей. Будет Магдаленой, в честь моей матери. Теперь я могу перейти к делу?

– Сперва прими мои поздравления, папочка.

– Искренне благодарен. Красавица она у меня. Обе они у меня красавицы, – лицо Корыцкого на какой-то миг просияло от гордости, но на него тут же набежала всегдашняя тень. – Смерть ходит за тобой по пятам, Мирек. Ты кормишь её досыта. Из тебя плохой шпион. Ведь шпионы должны быть тихими, невидимыми, ты в курсе?

– Ты, кажется, хотел мне что-то рассказать?

– Вот ты никогда не позволишь человеку насладиться его собственной мудростью, да?! Ну ладно. Слушай. Жили себе когда-то шестеро студентов. Приехали они в Краков из разных уголков страны, чтобы не только получить знания, но и завести знакомства. Для начала они познакомились друг с другом, по правде говоря, они были еще теми голодранцами. Со всеми разговаривали, обо всём расспрашивали. Местные, наследники древних краковских родов, относились к ним как к париям. Дети из богатых семей тоже пренебрегали их обществом. Но они знай делали своё и нашли друг друга, так как их взаимно притягивали огромные амбиции. Догадываешься, о ком я?

– Не знаю, хочу ли.

– Хочешь. Так вот, сидели они однажды, вероятно попивая самое дешевое пиво в забегаловке, похуже, чем эта. И один из них сказал что-то вроде: «У меня ничего нет, у тебя ничего нет, вместе мы обретем могущество». Остальные согласились, потому что они уже немного знали друг друга и понимали, что их основным акционерным капиталом была самоуверенность. Совести у них не было. Они были готовы подкупать, красть и шантажировать. Пока однажды не дошло до убийства. Может, убили случайно, а может, специально. Может, защищались, потому что в тот день за ними гнались бандиты, нанятые каким-то ростовщиком. В любом случае, они перешли Рубикон. Знаешь, что такое Рубикон, Мирек?

– Такая себе Висла, только более древняя.

– Все реки одного возраста, Мирек, не мели чепухи.

– Но не все легенды.

– А вот этого я не знаю. Рубикон – это такое заклятие из крылатой фразы о переходе границ, а никакая не река. В любом случае они его перешли, и тогда им стало всё равно, какими методами пользоваться. А когда они убили еще больше людей, уже преднамеренно, запланированно, и увидели, что никакого наказания им за это нет, то поверили в то, что они лучше, чем весь остальной мир. И выкинули финт мирового масштаба. Пустили под откос поезд и убили одним махом больше четырехсот человек. Мерзавцы, не правда ли, Мирек?

Ответа не последовало.

– Я раньше думал… но теперь не думаю. Потому что теперь я узнал о существовании круга радиусом в три километра, нарисованного кровью вокруг места катастрофы. Знаешь, сколько нужно крови, чтобы нарисовать нечто подобное? Много, скажу тебе. Так много, что даже если в ход пошла и свиная кровь, это нельзя было сделать незаметно, потому что даже свиную кровь надо как-то достать. А такую покупку, пусть и в кредит, пусть и через подставных лиц во всех на свете деревнях, невозможно скрыть. Шестеро засранцев убили больше четырехсот человек, чтобы принести жертву какому-то божеству, лакомому до смертей. Знаешь, как это называется? Они называют это планированием. А я называю это преступлением. В каком-то смысле преступлением безупречным, потому что их снова никто не поймал. Кроме одного парня.