Павел Майка - Мир миров [litres]

Посещение колхоза произвело на Кутшебу и бога сильное, гнетущее впечатление. Человеку казалось, что он попал в крепость, населенную живыми трупами. По ровным, пересекающимся только под прямым углом улочкам деревни, состоящей из одинаковых бетонных домов, проходили вялые, молчаливые люди, в которых тщетно было искать какие-либо чувства. Сначала он думал, что они скрываются от надзирателей-рекрутеров, которые вербовали людей и демонов. Но потом он рискнул заночевать в колхозе, благодаря чему наутро открыл причину равнодушия жителей. У них отняли имена, так же как и само селение лишили названия. На холщовых комбинезонах у них были пришиты номера, а номер деревни вырезан на единственных воротах в окружающем колхоз заборе.

Центральную часть поселения занимал Дом Партии, который отличался от остальных построек только размером. Внутрь этого огромного бетонного куба без окон еще до рассвета сгоняли всех жителей. Поскольку часть комиссаров также позволяла заглотнуть себя этому бетонному чудищу, то, ведомый любопытством, Кутшеба вместе с сопровождающим его богом тайком присоединился к толпе. По затопленным сумраком коридорам, освещенным только керосиновыми лампами с красными стеклами, их провели в зал с надписью «Кино». Однако в отличие от тех кинозалов, в которых бывал Кутшеба, в этом не было кресел. Люди становились в ряды перед большим экраном во всю стену.

В черно-белом фильме, который им показывали, не было сюжета, Кутшеба не видел в нем ни малейшего смысла. Он состоял из случайной последовательности кадров пыток и убийств. На секунду в промежутках появлялись лица каких-то людей, которые неизменно вызывали ярость у всех собравшихся. Тогда Мирослав впервые увидел, что они проявляют какие-то эмоции. Комиссарам удавалось аккумулировать эту ярость в абсолютную ненависть.

«Здесь все поддаются какому-то сглазу , – сообщила ему мара, подав голос впервые за много дней. – А на этих сеансах его усиливают. Ты бы тоже рычал и швырял в экран чем попало, если бы я тебя не защищала».

Крики зрителей перерастали в непрерывное рычание, как будто сила кино превращала жителей поселения в единый организм, ревущее от злости животное. Освобождаемые эмоции толпы, охваченной экстазом ненависти, загипнотизировали Кутшебу. В конце концов Шулер, тяжело дыша, выволок его наружу.

– Передозировка, товарищ? – после минутного колебания спросил один из стражников-людей, охраняющих «Кино». – Надо осторожнее, эта энергия может оглушить. Я туда никогда не хожу. Разумеется, кроме обязательного сеанса раз в неделю, – добавил он сразу же. Но, кажется, он боялся комиссаров куда меньше, чем крестьяне.

Фон Паулсен объяснял когда-то Кутшебе, что энергию можно извлекать из любого вида активности разумных существ, только не из всякого вида есть смысл это делать. Вера религиозная или вера ребенка в сказки и легенды, не менее сильная, – это ценный (потому что легкодоступный) источник энергии. Вторыми в списке марсиан были эмоции. Они пользовались ими редко, так как побочные эффекты в длительной перспективе обычно оказывались вредными.

– Прекрасных результатов можно достичь с толпой, – спокойно рассказывал марсианин, который, в отличие от Новаковского, по натуре был не солдатом, а холодным ученым, для которого мир представлял собой один сплошной предмет исследования. – Радостной или разгневанной. Это довольно безопасно, потому что, извлекая энергию из экстаза толпы, ты еще и успокаиваешь ее. Нам когда-то казалось, что энергия эмоций даже безопаснее, чем энергия веры, потому что у нее нет побочных эффектов в виде явления и материализации разных божеств. Оказалось, однако, что в перспективе эта технология истощает любое общество. А жаль. Знаете, при использовании энергии эмоций такая человеческая натура, которую мы повстречали на вашей планете, вообще бы не появилась.

Революцию, очевидно, не сильно беспокоила проблема истощения своего общества. А может, ее инженеры просто не знали об этом? Кутшеба не мог вспомнить, как долго марсиане экспериментировали с энергией эмоций, пока не поняли, что могут привести целую расу в такое состояние, когда основные потребности перестают иметь значение, а важны только амбиции и мечты.

– Ой, нехорошо что-то товарищу, – искренне забеспокоился стражник. – Может, рюмочку?

Он вытащил из-под плаща бутылку и приглашающе кивнул Кутшебе.

– Собственного производства, товарищ. Не какое-то там пойло серых.

После минутного сомнения Кутшеба потянулся за бутылкой.

Июнь 1972 года по старому календарю, пятьдесят седьмой год Предела, двадцатый год Мира, Дикие Поля

– Вкусно пахнет этот ваш ужин, – отозвался незнакомец, подходя к ним, как он считал, неожиданно. Он приглушал свои шаги при помощи магии и окружал себя иллюзией, которая раньше делала его невидимым, а теперь только придавала вид безобидного старичка. Наверное, его защита срабатывала в большинстве случаев, но она не смогла скрыть его ни от Сары, ни от Шулера.

– Угощайтесь, дедушка, – Крушигор отрезал кусок мяса и подал гостю. – Присядьте с нами.

Незащищенному сознанию путник действительно казался старше, чем сам мир, хотя под иллюзией не скрывался и юноша. Незнакомец был невысоким седовласым мужчиной с узкими светло-голубыми глазами; одетый в куртку из медвежьей шкуры, он опирался на длинную дубовую палицу, а кроме нее, не имел при себе никакого видимого оружия или чего-то подобного. Возможно, он в нем не нуждался, раз умел пользоваться магией.

Угощение он принял, присел у костра, разрывая мясо толстыми пальцами.

– Вкуснотища, – аж чавкал он. – Я давно не ел ничего вкуснее! А у вас нет меда?

– Меда нет, – повеселевший Грабинский встал, чтобы подать гостю одну бутылку из своего запаса. – Но есть кое-что получше.

Старичок поднес горлышко к своему большому носу и подозрительно принюхался. Его лицо вмиг просияло.

– Самогон из Пристани Царьград! – обрадовался он и приложился так, что пробудил в Грабинском одновременно уважение и тревогу. – Ах, что за превосходный напиток! Жаль, что это уже последние запасы!

– Да отчего же? У нас есть еще немного, только не здесь… – Яшек вдруг подавился от крепкого тычка Сары.

– Вот именно, – охотно кивнул Грабинский, приветливая улыбка которого таяла с каждым следующим глотком старца. – Нужно экономить!

– Хорошего всегда мало, – ответил гость и осушил бутылку до дна. Грабинский онемел. – А горло, привыкшее к хорошим вещам, всегда будет ему радо! Эх, славно вы меня угостили. А мяско… – он причмокнул. – Мне даже отчизна вспомнилась. Признайся, девица, ты училась готовить в лесных кухнях? Я ощутил аромат сосновых лесов, а в нем воспоминание о том, как трещал мороз, который пробегал следом за стадом оленей к звездам. Вы бывали, девица, в моих родных землях, это чувствуется, чуется! Позвольте же я поцелую вашу прекрасную ручку!