Павел Майка - Мир миров [litres]

– Тебя?

– Я был лишь вторым чемпионом по дедукции. Шестьдесят два человека выжили в катастрофе, и только один из них узнал правду.

– В этой истории есть какая-то мораль?

– Знание – наше богатство. Я, видишь ли, долго пытался понять, почему один мой знакомый – рассудительный, способный, ушлый и довольно безжалостный парень – до сих пор не стал господином, миллионером, которому на все плевать… а всё еще подрабатывает у таких, как я. Регулярно зарабатывает хорошие деньги, и мне ничего неизвестно о том, что он тратит их на девок, карты или водку, но деньги у него не держатся. Зато он вечно попадает в какие-то передряги. Это имело бы какой-то смысл, будь он полным безумцем, но снова нет. Парень уверенно идет по жизни, порой напролом. Им движет что-то, о чем мне неизвестно. Поэтому я стал задавать себе вопросы: что двигало бы мной? Женщина – это первое, что пришло мне в голову. И вдруг я подумал: что бы я сделал, если бы кто-то обидел мою душеньку? Ручаюсь тебе, Мирек, у меня аж в груди похолодело. Как будто меня в прорубь бросили. И тогда я понял, что в сказках сильнее всего не власть и не деньги, а любовь. А в историях о тех, у кого отняли любовь, сильнее всего месть. Оказалось, что этот мой знакомый – мститель.

– Я всё еще жду мораль.

– Ты всё время оглядываешься, как будто ждешь, что в любую минуту те жулики, которых ты впервые тут видишь, окажутся убийцами, а кто-то, притаившийся за дверью, с грохотом ворвется сюда, пройдется по всей комнате очередью из автомата и только потом начнет задавать вопросы. Знаешь, Мирек, почему я ушел со службы?

– Не ушел.

– ?

– Не уходят с такой службы, товарищ полковник. Разве что насовсем.

– Ты меня обидеть пытаешься, или как? Я ушел со службы, потому что мне надоело бить поклоны всяким гнидам. А эти гниды, как правило, наделены интересным талантом – умением взбираться по служебной лестнице быстрее и ловчее остальных, так что они всегда оказываются над тобой. А у меня есть странная слабость, Мирек. Я начинал как следователь, и этот рьяный следак всё еще сидит во мне. Преступление есть преступление. Это правда, порой им можно воспользоваться, – он пожал плечами. – Я тоже не святой. В конце концов, наша работа никого святым не делает. Но одно я знаю точно. Если позволить червяку только жрать и расти, то окажется, что не существует больше ничего, кроме этого червяка и его законов.

– Ты пьян, что ли?

– А ты сдурел, что ли? Совсем не слушаешь. Откуда я знаю историю тех шестерых? Думаешь, я выдумал ее? Я знаю настоящие фамилии всей шестерки.

Вдруг мир перестал существовать для Кутшебы. Остался только один столик в одном пабе на улице Кошачьей и один мужчина за столиком напротив.

– Как ты их нашел?

– По следам свиной крови, – засмеялся Корыцкий. – Я говорил, а ты не слушал. Либо слушал, но не слышал самого главного. Такое количество крови невозможно спрятать. Но они об этом и не думали. Им и в голову не пришло, что кто-то может спросить про свиней, которых тогда массово скупали в близлежащих деревнях. Великие игроки, которые сейчас делают ставки на судьбы едва ли не целых народов, поскользнулись на свиной крови. Только это не доказательство для закона, Мирек.

– Закон может себе…

– Вот и я так подумал. Что тот мой знакомый тоже бы подумал, что закон может засунуть себе куда подальше свои доказательства. – Корыцкий подсунул Кутшебе сложенный листок бумаги. – У меня для тебя работа, Мирек. Тут данные парня из Гданьска. Было бы хорошо, чтобы о нем больше никто никогда не услышал.

– Ты повысил меня до палача?

– Парень, о котором я тебе говорил, тот мститель, знаешь, кончил жизнь в петле за убийство одного из вычисленной мной шестерки. Тебе идет косынка, кстати говоря. Ты в ней напоминаешь тех парней, которые не заглядывают дамам под юбки, но оно, может, и к лучшему. Тот парень в любом случае знал, что гниду нужно давить сразу, чтобы она не слишком выросла. И этот засранец из Гданьска именно такая гнида. И тоже не заглядывает дамам под юбки. Предпочитает маленьких девочек. Но знаешь, это большая шишка в Ганзе, ему всё сойдет с рук. Хотя… может и не все.

– А такое знание нельзя как-то получше использовать? Знаешь, шантаж, например… простые, старые, проверенные методы?

– Я уже говорил, что во мне сидит старый тупой мент?

– Так ты решил остаться святым.

– Скажу иначе: не только я. Сделай полезное и ты, Мирек, и знание снизойдет на тебя.

Июнь 1972 года по старому календарю, пятьдесят седьмой год Предела, двадцатый год Мира, Дикие Поля

– Не верю, – Кутшеба в который раз покачал головой.

Они остановились на ночь, хотя Шулер настаивал на том, чтобы ехать дальше. Он уверял, что совсем не устал, и, очевидно, не лгал.

– Я не позволю тебе загнать лошадей, – осадил его Кутшеба. – Будь благоразумным!

Они хотели сесть подальше от остальных, но им не позволили.

– Мы и так всё знаем, – сказала Сара. – Яшек нам всё рассказал.

Покрасневший парень только кивнул. Он не смотрел Кутшебе в глаза и боялся подать голос.

– А этот откуда узнал? – изумился Шулер.

– Вероятно, через каких-то мух подслушал, – Кутшеба криво усмехнулся. – Они рассказали Яшеку, Яшек – друзьям.

– У вас, господин, прекрасная гусеничка на плече сидела, – пробубнил Яшек. – Когда я услышал, что вы о госпоже Ванде говорите, я попросил, чтоб она подслушала. Не ругайте меня. Я же пошел ее спасать. А ведь тогда я не знал, что она…

Он замолчал.

Крушигор развел чахлый костерок, на нем подогревалась еда из собранных припасов. Сара добавила специй по своему вкусу, и Кутшеба вынужден был признать, что в травах она разбиралась. Все ели в полной тишине, хотя Кутшебе казалось, что Яшек переговаривался с каким-то мотылем. Он надеялся, что тот расспрашивает его о ситуации на Диких Полях, но ему не хотелось сейчас теребить парня, напоминая о его обязанностях. По правде говоря, ему вообще не хотелось ни с кем разговаривать.

Он злился на Шулера, что тот снова позволил увлечь себя какой-то утопии. Откуда у бога такие идеалистические порывы? Или в нем до сих жили отголоски от молитв верующих, которые истосковались по милосердному богу из лаборатории, где его создали? А может, желание сделать этот мир лучше было побочным эффектом его знакомства с Кутшебой? Всякое бывало с этой магией.

– Дочь бестии и легенды, кем она может стать? – ответил ему Шулер тогда, на дороге. – Каждый из нас отдал ей часть себя. Когда мы нашли ее, в ней почти не было жизни. Ошметки ребенка, Мирек. Двухлетняя девочка, вся в крови, она едва дышала. Я шел тогда с паломниками, которые хотели поклониться Светлой Госпоже, и на нас напали черные из Могилан. Я убил их столько, сколько мог, остальных прогнал. А возле одного из трупов сидела девочка. Ее, вероятно, украли, может, чтобы съесть, может, чтобы сделать такой же, как они. Это были ошметки ребенка. Она почти не дышала, в глазах была пустота. Я думал, что она не выживет, но она выжила, и я принес ее к Ванде. «В ней есть жизнь, но нет души, – сказала она мне. – Если хочешь, чтобы она выжила, мы должны отдать ей часть своего духа. Но хорошо подумай, Шулер Судьбы, так как ни один из нас не может предвидеть, что родится из такой смеси».