Владимир Ильин - Напряжение сходится [litres]

– Вот и ладно, – обогнул он меня и потопал в сторону, где положено быть усадьбе.

Чувство направления у него совершенное – не заплутает, точно.

Я же пожал плечами и направился следом.

– Но при чем тут Шуйские? Максим же – Юсупов!.. – недоуменно произнесла Аймара.

– Самойлов, – веско поправил ее Федор, потопавший следом.

– И немного Де Лара, – добавил я для ясности.

– Постойте, но как же… Хотя… Ну конечно! Теперь я все поняла… – произнесла Инка пораженно, от прозрения замедлив шаг и чуть подотстав.

– Что именно? – донесся любопытствующий голос Го Дейю.

И даже мне стало интересно.

– Он – чудовище, искусственно выращенное в пробирке!

Тьфу ты, е-мое…

– Что ты ладонью по лицу хлопаешь? – возмутилась Аймара на китаянку. – Не бывает четырех отцов!

– Двух отцов, четырех дедушек, трех бабушек, двух братьев, двух сестер, собаки, кота и мыши, – деловито поправил Федор. – Все бывает! Только мышь потерялась… – взгрустнулось ему.

– Столько всего предстоит потерять… – мигом вернулась Инка в привычную колею и показное равнодушие.

Потому что из-за поворота, образованного зеленым профлистом очередного забора, показались блекло-белые стены усадьбы под серым облачным небом.

В центре просторного участка, огражденного металлической сеткой с пущенной поверх колючей проволокой, она казалась давным-давно знакомым зданием, увиденным после долгой разлуки. Слишком часто я смотрел на фотографии, но в реальности был тонкий покров белого снега, припорошившего кустарники и желтую траву газонов вместе с разбитыми дорожками из плитки. Даже тут, за две сотни шагов от строения, были видны рассохшиеся от времени оконные рамы с облупившейся белой краской, заросшими пылью и паутиной стеклами и иными признаками увядания. И тем не менее все окна были целы, на крыше все до одной черепицы, а на стенах нет граффити, которых не избежать бесхозной постройке. Мы зашли с тыла, но я был уверен, что у парадного входа расчищена дорожка, а в одном из окошек возле двери горит одинокая лампа в комнате охранника – человека наверняка здешнего, слегка пьющего на работе и оттого неприметного. Его боевой ранг местным знать не надо. Равно как и личности тех, кто иногда сюда прибывает, но на этот счет всегда можно придумать богатых родичей хозяина, приезжающих на день, чтобы быстро разочароваться и вернуться в хорошую гостиницу в городе.

– Глубина ямы неизвестна? Той, куда людей помещают? – спросил Артем, стоявший в паре шагов впереди нас.

– Проектная – три метра. Могли и углубить, – уточнил я. – Яму в десять метров даже в те времена просто так не закажешь. Городовым настучат. С нашими технологиями – так вообще легко и двадцать.

– Хоть бы поглубже… – мрачно вздохнул Артем.

– Там холодно и сыро, – осторожно заметила Го Дейю из-за плеча.

– Да я про то, чтобы не задело… – повел он плечом и в несколько быстрых и широких шагов опередил нас уже значительно.

Я остался на месте, а дернувшихся было следом девушек придержал жестом руки.

– Что? – недовольно уточнила Инка.

Отрицательно покачал головой и перевел взгляд на спину Артема. Инка автоматически отследила мой взгляд, и заготовленная ею фраза пропала в резком выдохе.

Потому что вокруг Шуйского словно плавился воздух, проходя волнами искажения, цепляющими снег и землю под ними. Поднимающими этот снег, эти комья слежавшейся прелой листвы под ним и эту серовато-коричневую глинистую почву, основательно утрамбованную проезжавшими машинами. Закручивающими это вокруг ног массивного и высокого юноши все стремительнее и стремительнее – под взвывший воздух и тревожный шелест ветвей всех деревьев вокруг. Пока черно-желто-серый вихрь бешено не закрутился вокруг него, скрывая с головой и разрастаясь на несколько метров ввысь и вокруг. И так же резко прянул к земле, явив взору огромного медведя размером с металлический гараж – бурого, с сияющей лоском шерстью и перекатывающимися под ней мощными мышцами, припавшего на чуть полусогнутые передние лапы с огромными когтями, налитые чуть зеленоватым свечением, напряженно смотревшего в сторону усадьбы.

– Охренеть!.. – выдала Го Дейю без малейшего акцента.

А до того еще новости по-нашему читала и слишком уверенно смотрела на таблички с названиями улиц и магазинов. Недостаточно хорошо их там готовят: прокол за проколом…

– Мой брат, – деловито представил я, подняв правую ладонь и посмотрев на перстень. – Я сам в шоке.

– И что сейчас будет? – растерялась Инка, полностью поглощенная созерцанием огромного медведя – аж ротик приоткрылся.

– Стандартная схема работы, – охотно пояснил ей. – Хороший, плохой и медведь.

– А кто плохой?

– Тот, кому сейчас крепко не повезет, – чуть напрягся я от ощущения наждачки, прошедшейся по нервам.

Рядом пробуждалась настолько древняя Сила, что невольно становилось не по себе. И не одному мне – Федор тут же оказался за коричневой завесой защиты своей свиты, а девушки попятились назад и встали за моей спиной.

Потому что сейчас даже я – зло для них гораздо более привычное, чем то, что зарождалось за несколько шагов впереди.

Пробужденное Артемом попыталось скрыться в тревожном шуме деревьев – и кто-то поверит, что из-за него в панике упорхнули задержавшиеся на родине птицы. Оно замаскировалось резким ветром, взметнувшим снег и опавшую листву во дворе усадьбы. Но желтые листья отчего-то отказывались падать на землю, все множась и множась в порывах ветра – в количестве, которого никак не могло тут оказаться – танцуя среди тысяч таких же желто-красных лепестков, заполонивших все пространство перед нами и на десяток метров ввысь под гибельный шелест «Вечной осени»…

В этом шорохе слышался усталый треск рассыхающегося пластика; стон стремительно ржавеющего металла и отзвуки лопнувшей арматуры, показавшейся из одномоментно выветрившегося бетона стен и перекрытий; глухой щелчок лопнувших стекол и отзвуки всего, что стремительно умирало, рассыпаясь прахом без следа.

– Что происходит?.. – еще слышалось в этом шелесте.

И тихое «мама…», которое даже на языке Аймара означало то же – самое дорогое…

Мир стремительно возвращался в состояние, когда не было ни стали, ни пластика, ни стекла, а в этих краях шумел только великий лес. У которого всегда был и будет лишь один хозяин.

Но в миг, когда напряженный силуэт медведя вздрогнул и выдохнул перед нами, а листья опали на пустую и ровную землю с остатками вмурованного в землю фундамента, на котором более не существовало двухсотлетней усадьбы, нашелся тот, кто с этим оказался не согласен.

Нескладно высокий и чуть перекошенный в плечах, словно разучившийся держать себя прямо – еще пять лет назад он был атлетом и красавцем. Парой месяцев назад – безобразным толстяком, а ныне – неведомо кем, до момента, пока отец не придумает ему новое имя и новую судьбу. Бывший наследник клана Черниговских стоял на бетонных обломках, окруженный хаосом серых и бледно-серых теней. Спортивные одежды на нем были целы, а металлический браслет часов не подвержен старению. Сила Крови Шуйских тронула разве что обувь, пожрав резину подошв до довольно жалкого состояния – но и это не помешало защитнику тайной тюрьмы сделать шаг вперед и, словно размахнувшись правой рукой, метнуть нечто мерзко-черное, перевитое пульсирующими нитями огня, в нашу сторону.