Владимир Ильин - Напряжение сходится [litres]

И – показалось ли? – еще и растет при этом.

– Надо будет дать ему имя, – констатировал я, удовлетворенно отряхивая левую ладонь от остатков чужой техники.

Дракончик недовольно покосился на пустую ладонь, а затем заметил китаянку и словно в предвкушении замер, напружинившись для прыжка – кончики крыльев аж трепетали, рассыпаясь разрядами, от нетерпения.

Го Дейю пискнула и закрыла глаза.

– Все, хватит, – пресек я ужин и снял перстень.

Над рукой, разочарованно крутанувшись в воздухе напоследок, растаяло в вспышке прогоревших искр призванное существо.

– И стол попортил… – Все же не обошлось без накладок. Вся столешница была в мелких пережженных черточках.

Обернулся на комнату и слегка оторопел – занятия с крылатым созданием отвлекли непростительно много внимания. Иначе и не объяснить, как я мог проглядеть, что Федор зажмурил глаза, обнял себя руками за плечи и дрожит всем телом, а вокруг него вьется коричневая дымка защиты, обнимая не только его тело, но и охранника, что стоял подле него и равнодушно смотрел в мою сторону – без пренебрежения или осуждения, а просто отслеживая возможные действия.

Ника отложила нож на стол и спрятала руки за спиной, отступив назад к двери и глядя весьма настороженно.

– Федор, что-то не так? – неловко уточнил я, убирая клятый перстень обратно.

Потому что сейчас уже понимал, что именно «не так» – равно как и то, что иную ипостась этого самого дракона брат наверняка мог видеть над своим городом. Разрушающую и беспощадную, сжигающую людей живьем и сокрушающую строения в грохоте и сиянии бесконечной грозы.

Я отдавал себе отчет, что семья знала мое происхождение – равно как и то, что оно было мне прощено, словно болезнь или врожденный недостаток. Но я обязан был думать перед тем, как что-то делать – и в этом была моя вина.

– Федор, это мой дракон, – тут же произнес я мягко и виновато, – он никогда тебя не обидит. Честное слово.

Справа дернуло ветром от резкого движения, рухнул опрокинутый табурет, и ощущение неприятностей стегнуло по нервам еще до того, как я поднял взгляд.

За чуть побледневшей Никой, крепко удерживаемой за плечо китаянкой, что уже успела скинуть лапки и подхватить в правую руку нож со стола, виделось полубезумное лицо Го Дейю с расширенными от адреналина и страха зрачками. Лезвие ножа лежало острием прямо на ложбинке над ключицей Ники, обратным хватом: чуть дернется – и клинок погрузится в тело.

Глядя на меня, китаянка нервно произнесла что-то грозное и требовательное, ступив на шаг назад и потянув за собой девушку.

– Ника! – испуганно дернулся, вынырнув из собственных страхов, Федор.

Защита же вокруг него заклубилась еще плотнее.

Я поднял руку в успокаивающем жесте и ответил на его перепуганный взгляд спокойным, выражая и позой и отношением, что беспокоиться совершенно незачем, а затем строго посмотрел на Нику:

– Ника, приготовь нам китаянку.

И растерянность в глазах девушки моментально сменилось сосредоточенностью.

По глазам резко ударила вспышка, а как только она истаяла, оставив после себя болезненные разводы на сетчатке, Го Дейю уже висела над полом с заломленной назад рукой, перехваченная за шею Еремеевой, что-то вкрадчиво шептавшей ей на ухо. Нож валялся на полу, а перед девушками плыло цветастое полупрозрачное свечение, отражающее обеих, будто в зеркале. Только если зеркальная Еремеева оставалась прежней, то облик Го Дейю стремительно старел… Будто в один миг проходили годы и десятилетия – и кожа прекрасной девушки прямо на глазах бледнела, покрывалась морщинами и становилась болезненно прозрачным покровом, под которым просвечивали синие вены. И даже рост девушки – и тот становился меньше, пока в отражении не повисла древняя, немощная, никому не нужная седая старуха в костюме горничной, дрожащая от ужаса. Сама же китаянка в реальности оставалась по-прежнему молодой, но отражение словно парализовало ее разум.

Ника постаралась аккуратно поставить Го Дейю на ноги, однако та все равно упала, не способная от страха стоять на месте. Китаянка в панике забилась в ближайший угол и принялась ощупывать, завывая и всхлипывая, словно не веря, бархатистую кожу и здоровые, словно шелковые, волосы…

На все это дело с удовлетворением смотрел Федор, со смаком пережевывая бутерброд с бужениной и ласково поглядывая на Нику.

Никакой защиты вокруг него уже не вилось, а взгляд не отражал и тени тревоги или беспокойства.

– Очень, очень вкусно, – прокомментировал он, прихлебывая чай. – Мм!.. Чудо! Век бы кушал.

Ника смущенно шаркнула ножкой.

– Так… Огонь – ладно. То, что было в самолете, – тоже ладно, – задумчиво протянул я. – А это что было?

– Это так, – отмахнулась она, – техника Целителей. Показываем, как будет после операции. Просто я недавно поняла, что неизбежного дряхления боятся куда сильнее, чем раны или увечья…

– Что-то как-то ну очень реалистично… – Федор допил кружку и потянулся за добавкой.

Я поддакнул.

– Ну, это производная от старшей техники, надо бабушку спрашивать, – задумалась она. – Оно в обе стороны работает. Можно вас, например? – указала она на охранника, продолжавшего стоять подле Федора.

Тот, разумеется, не откликнулся.

– Подойди, – скомандовал ему Федор, и тот сделал пару шагов к Нике.

– Обычно косметология в сторону молодости, – будто оправдывая себя перед нами, мол, она все еще милая и безобидная, и нам все почудилось, Еремеева вновь призвала перед собой полупрозрачное зеркальное полотно с охранником Федора в отражении. – Хотя вы и так молодой… – чуть сбилась она.

Облик стража моего брата надежно застыл на середине четвертого десятка лет – более не сказать ничего определенного.

– И когда начнете? – вежливо поинтересовался я, взяв себе бутерброд, глядя на совершенно не изменившуюся картинку.

– Уже начала… – как-то глухо и неестественно произнесла Ника.

– Не работает? – вновь подал я голос, покосившись на Федора, чтобы чуть пожать плечами в знак извинения за девушку.

Но тот был крайне серьезен, глядя в полупрозрачное отражение. Я бы сказал – очень, очень сильно серьезен, несмотря на то, что техника явно сбоила – прошло уже более пяти минут, тогда как отражению Го Дейю хватило десятка секунд, чтобы превратиться в ветхую старуху.

Изменения произошли на шестой минуте. В отражении у стража появился цвет глаз – синий, словно небо. И волосы – короткий ершик, постриженный по-военному грубовато. А еще – улыбка, от которой резко вздрогнул сам страж, словно очнувшись от древнего сна.

– Ника, прекрати, – крайне жестко произнес Федор, и дымка полупрозрачного отражения вновь исчезла, оставив стоять прежнего лысого стража-истукана и обескураженную Нику, которая словно понимала, что опять что-то натворила, но пока не догадывалась как.