Марлон Джеймс - Черный Леопард, Рыжий Волк [litres]

– Надо было мне тебя утопить.

– Ты когда узнала, что она план изменила? Разве с тобой она не делилась? Ты врунья или дурочка?

– С вашего позволения, – обратилась Бунши к Сестре короля, но та повела головой: нет.

– В какой-то момент она решила, что все мы не годимся для спасения вашего драгоценного мальца. Даром что мы, негодные, сами освободились и ее спасли от монстра по прозванию Ипундулу, – рассказал я.

– Она…

– Сделала ошибку, что стоила ей этого ребенка? Точно, именно это она и сделала.

– Соголон лишь старалась служить своей госпоже, – обратилась Бунши к Сестре короля, но та уже ко мне повернулась.

– Следопыт? Как твое настоящее имя? – спросила Сестра короля.

– Следопыт.

– Следопыт. Я тебя понимаю. Этот ребенок не несет тебе никакой выгоды.

– Он будущее королевства, как я слышал.

Она поднялась:

– Что еще ты слышал?

– Слишком многое и почти ничего стоящего.

Она засмеялась и произнесла:

– Сила, хитрость, отвага – где были наделенные этим мужчины, когда мы нуждались в них? Где та женщина, кому ты рану нанес и бросил?

– Она сама себя поранила.

– Тогда она должна быть женщиной, у кого силы и средств больше, чем у меня. У меня каждый шрам на теле от ран, какие нанес кто-то другой. Что это за женщина?

– Его мать, – встрял Леопард. В тот миг я готов был убить его.

– Его мать. У нас с нею много общего.

– Вы обе бросили собственных детей?

– Возможно, жизни нас обеих загубили мужчины, только чтоб дать нашим детям вырасти, виня нас в том. Вы уж простите мне эти слова: я тоже росла в обители монашек через дорогу от борделя. Только подумайте, я, Сестра короля, скрываюсь со старухами, потому как он подсылал убийц в ту самую крепость, куда заточил меня. Семикрылы, они ушли, чтобы присоединиться к королевской армии в Фасиси. Оттуда они сначала вторгнутся в Луала-Луалу и Гангатом с Ку и силой обратят в рабство каждого мужчину, каждую женщину, каждого ребенка. Не обратят, а уже обратили. Луала-Луала уже покорена. Оружие войны не создается само по себе.

– Почет вам от королей. Только вы стоите тут и пытаетесь заставить обычных мужчин и женщин заботиться о судьбах принцев и королей, как будто то, что происходит с вами, меняет хоть что-то из происходящего с нами, – сказал я.

– Леопард поведал мне, что у вас дети есть где-то в Гангатоме.

– Не считайте, что я хоть в какой-то коу пробыл настолько долго, чтоб успеть зачать ребенка.

– Это тот самый язычок, о каком вы меня предупреждали? – вопросила она, глядя сразу на Бунши с Леопардом. Леопард кивнул. Она села обратно в кресло. – До чего ж, должно быть, милой была ваша семейка, если потеря сына ничего для тебя не значит.

– Не моего…

– Следопыт, – оборвал меня Леопард, качая головой.

– Взгляд меняется, Ваше Преосвященство, когда сам теряешь детей. Тогда только о том и думаешь, что о горестях родителей, – выговорил я.

Она засмеялась.

– Неужели я кажусь тебе спокойной, Следопыт? Неужели ты думаешь, вот кто одержим Итуту? Как может быть Сестра короля такой спокойной, когда ее сына захватили монстры и люди? Может быть, это лишь самое последнее осквернение. Может быть, я устала. Может быть, каждый вечер я ванну принимаю, только бы утопить в воде стенания да слезы смыть. Или, может, обделайся ты тысячу раз, раздумывая, будто хоть что-то из этого твое дело. Слух уже добрался до нескольких старейшин, что не только у меня ребенок есть, но и что ребенок от законного союза с принцем. Они знают, что я непременно отправлюсь в Фасиси и непременно потребую признать мое право на наследование от старейшин, от двора, от предков и богов. Мой братец даже считает, будто он извел всех южных гриотов, но у меня их четыре. Четверо с рассказом о подлинной истории, четверо, в чьих сказаниях не усомнится ни один человек.

– Зачем устраивать все это, чтобы посадить на трон другого человека? Мальчика.

– Мальчика, обученного его матерью. Не мужчинами, какие только на то и способны, чтобы вырастить еще одного в точности себе подобного. Армия моего братца отправилась маршем на север, в речные земли, два дня назад. У тебя есть там родственники?

– Нет.

– Гангатом всего лишь за рекой. И что он сделает с детьми, что еще чересчур юны, чтобы быть рабами? Ты слышал когда-нибудь про белых учеников?

Я все силы собрал, чтобы не замедлить с ответом, и все ж слишком задержался.

– Нет.

– Богов своих благодари, что пути ваши ни разу не пересеклись, – молвила она, но посмотрела на меня, высоко выгнув одну бровь, а говоря, тянула слова. – Белые – это потому, что кожа их бунтует против их злодейства, ведь есть мера подлости, какую способна кожа вынести. Белые – как одно чистейшее зло. Детишки, каких они берут и скрещивают со зверями и бесами. Двое на меня саму напали, у одного крылья были, как у летучей мыши, большущие, как тот флаг. Когда солдаты мои убили его стрелами, он оказался всего лишь мальчиком, а крылья уже стали частью его кожи и скелета, по ним даже кровь бегала. Они и другое всякое творят: трех девочек в одну обращают, пришивают язык к языку мальчика, чтоб он охотился, как крокодил, и наделяют его птичьим зрением. Знаешь, почему они маленьких берут? Подумай, Следопыт. Обрати мужчину в убийцу, и он сможет обратно обратиться или тебя убить. Вырасти малыша убийцей, и все, что ему надо будет, это убивать. Жить ради крови станет – и никаких раскаяний, никаких мук совести. Они берут детей и обращаются с ними, как с растениями, используя всякие уловки белой науки, того хуже, если уже появились на свет одаренными. Нынче они работают на братца моего и эту суку в Долинго.

– Соголон говорила, что вы союзники. Сестры сообща.

– Я никогда не была сестрой ни единой женщине. Соголон, это она с ней знается. Зналась.

– Значит, я иду в Гангатом.

– Ты знаешь кое-кого, да? Детей, наделенных даром.

– Я иду в Гангатом, – повторил я.

– Вот как? Никто не уведомил меня, что ты явился с собственной армией. Со своими наемниками, может? Может, с двумя лазутчиками? Есть колдун, что скроет твое приближение? Как ты их спасешь? И с чего это тебе заботиться, что стрясется с любым ребенком? Леопард говорит мне, что они даже минги. Скажи мне правду, что одна голубая и совсем без кожи, у одного ноги, как у страуса, а еще один и вовсе без ног? Многие мужчины, что маршируют, верят в житье по-старому. Им одна дорога: в палаты белых учеников, – если только раньше не убьют. Никчемные и бесполезные.

– Способны они на кое-что побольше, чем бесполезный дерьмовый король на бесполезном троне-сральнике. И я убью любого, кто тронет их.

– Но тебя нет с ними, и их нет у тебя. Как такое отцовство действует? Так нет же, ты считаешь возможным меня судить.

Мне нечего было сказать ей. Она направилась в мою сторону, но прошла к окну.