Марлон Джеймс - Черный Леопард, Рыжий Волк [litres]

В таком духе он растил О́го. За пределами добра и зла, за пределами справедливого и несправедливого приучал его желать только то, что желает хозяин. И сам он себя настраивал так же, думал только о том, что ему было надо, чего ему хотелось, кто на пути стоял, всех этих валившихся, кипевших от ярости, воющих, орущих, молящих, чтоб убили. Уныл-О́го убивал всякого, на кого хозяин указывал. Родственник, друг, ставший врагом, соперники, отказывавшиеся землю продавать: хозяин самого себя почитал вождем. Он убивал, и убивал, и опять убивал, и в тот день, когда он заявился в хижину упрямца, что продал свое просо вместо того, чтобы поднести его в дар, и свернул шеи всей семье, в том числе и трем детишкам, он увидел себя в блестящем железном щите на стене с самой маленькой девочкой, что сломанной куклой болталась в его руках. Так высок, что голова его не вмещалась в отражение на щите, он видел лишь свои чудовищные руки и ту малышку-девочку. И был он не человеком, а зверем в звериной шкуре, творящим такое, чего даже звери не делают. Не человеком, что слышал гриотов, певших свои поэтические сказания жене хозяина, и жалел, что сам не может петь. Не тем человеком, что позволял бабочкам и мотылькам сидеть у него на волосах, и они оставались там, порой до самой смерти, и все ж сохранялись в его волосах, словно яркие желтые драгоценности. Он был ниже бабочки – он был убийцей детей.

Когда вернулся в хозяйский дом, подошла к нему жена хозяина и сказала:

– Он лупит меня каждую ночь. Если убьешь его, можешь получить кое-что из его денег и семь коз.

А он сказал:

– Этот человек – мой хозяин.

– Нет никакого хозяина и никакого раба, – возразила женщина, – только то, что тебе нужно, чего ты хочешь и что стоит на твоем пути. – Когда же он заколебался, она сказала: – Посмотри, как я все еще мила.

И она не обманывала его, потому как это было бы безумием, ведь не только возбуждение поднялось в нем колом, но и пыл юности десятикратный: Уныл-О́го был великаном во всем, – так она взялась за него руками, пока он не завопил, струя мужского молока ударила ей в лицо и отбросила на четыре шага. Той же ночью Уныл-О́го вошел в хозяйские покои, как раз когда хозяин на жену возлег, схватил его за затылок и оторвал ему голову, а жена крик подняла:

– Убийца! Насильник! На помощь!

И О́го выскочил в окно, потому как у хозяина его была многочисленная стража.

Вторая история. Года взрослели, года уходили в небытие, и О́го уже был палачом у Короля Увеме-Виту в богатейшем из Южных Королевств, кто, правду сказать, был всего лишь вождем в подчинении у Короля всего Юга, еще не ставшего безумным. Его называли Палачом. Пришло время, когда Королю наскучила жена номер десять и еще четыре, расходилось много слухов о том, как для многих расходились ее чресла, словно разбегающийся в две стороны ручей, и что возлегала она со многими лордами, со многими вождями, со многими слугами, может, и нищими, ее даже видели сидящей на порхающем языке евнуха. На том история и кончилась. Когда обвинений стало множество, две служанки-водоноши даже заявили, что видели, как раз ночью (в какую именно ночь, они не помнили) она «допустила мужчину во все дыры», суд старейшин и тайноведцев (у всех у них были новые лошади, и паланкины, и колесницы, дарованные Королем) приговорил ее к смерти. Быстрой смерти: от палаческого меча Уныл-О́го, – ведь состраданию улыбаются боги.

Король, что был всего лишь вождем, приказал: «Выведи ее на городскую площадь, чтобы смерть ее всех научила: никогда женщине мужчину не одурачить».

Королева, прежде чем сесть на кресло казни, коснулась локтя Уныл-О́го – легко-легко, как жирная помада губ касается, – и произнесла:

– Во мне нет злобы к тебе. Шея моя прекрасна, незапятнана и нетронута. – Она сняла с себя золотое ожерелье и обернула его вокруг рукояти его мачете, мачете, сделанного для О́го, в самой широкой части оно было шире мужской груди. – Милостью богов сделай это быстро, – сказала Королева.

Три бамбуковых стебля торчали из земли. Стражники повалили ее на землю, силой усадили и привязали к торчавшим стеблям. Уныл-О́го взялся за ветвь, очистил ее от листьев и сгибал до тех пор, пока она не выгнулась туго, как лук. Ветвь была недовольна, ей хотелось опять свободно выпрямиться, но Уныл-О́го держал ее на привязи, привязал к травяной веревке, а потом обвязал ее вокруг головы королевской жены. Она вздрогнула, старалась противиться тяжкому натяжению ветви. Ветвь сдавила ей шею, и женщина кричала от боли, а он только и мог, что смотреть на нее в надежде, что взгляд его скажет: «Я это быстро сделаю». Его нгулу был остер, до того остер, что даже смотреть на него невозможно без кровавых слез. Меч его под лучами света сверкал молнией. Теперь Королева взывала к предкам. Теперь она умоляла. Все они умоляют, тебе это известно? Всякий день толкуют, как рады будут дню, когда встретятся с предками, только ни у кого нет радости – одни только крики, моча и дерьмо. Он взмахнул рукою с мечом, потом крикнул и рубанул, врубившись прямо в шею, однако голова не отскочила. Город и жители его пришли поглазеть на казнь ради быстрого отсечения, над чем можно бы посмеяться. Но лезвие застряло посредине шеи, глаза казненной выскочили из орбит, изо рта ее летела кровь и вырвалось что-то вроде стона: оххххххххххххххххххххахххххакк, – и народ закричал, люди отворачивались, народ почуял отвращение к людям, пялившимся на убийство, а стража орала: делай быстро! Прежде чем он смог опять замахнуться клинком, нетерпеливая ветвь оторвала остальную голову и отбросила ее прочь.

Вот тебе несколько правдивых слов.

По какой бы дороге О́го ни пускается, она приводит его в Калиндар. Калиндар, что стоит между Красным озером и морем, какие объявляют своими и Король Севера, и Король Юга, всего лишь половина территории. Остальное – змеиные земли в забытых угодьях за стенами цитадели, а в тех угодьях мужчины ставки делали на темную ворожбу и кровавые забавы. Приходит время, когда наш О́го решает: «Если убивать это мое все, то убивать это все, чем я заниматься стану». И он станет вслушиваться в теплые ветра и к тайным барабанам, чтоб узнать, где предстоит забава для тех, кто желает сыграть, и тех, кто желает посмотреть, на арене под землей, где стены забрызганы кровью, а кишки заметают и скармливают собакам. Называют это Зрелищами.

Скоро Уныл-О́го оказался в этом городе. Два стража у ворот Калиндара увидели его и сказали: «Шагай сто человечьих шагов, поверни налево и иди, пока не дойдешь до слепца на красной табуретке, потом двигай на юг до дыры в земле со ступенями, что вниз ведут».

– По виду, умереть ты готов, – сказал Устроитель Зрелищ, увидев Уныл-О́го. Он впустил в просторный двор под землей и указал на клетку: – Ты бьешься через две ночи. И тут ты будешь спать. Не выспишься хорошо, тем лучше, проснешься с норовом.