Джон Норман - Приз Гора

— Возможно, — хмыкнул Селий Арконий, с любопытством глядя на работорговца, — Ты можешь оказаться достойным Домашнего Камня.

— Когда-нибудь, — пожал плечами Мир, — я хотел бы стать достойным этого.

— Что планируешь делать, куда пойдёшь? — спросил тарнстер.

— Хотел попросить у вас брезент, уложить на него моего раненного товарища и тащить его в Брундизиум. Боюсь, что в Ар я сейчас возвратиться не могу. Думаю, что должен начать всё заново, но как человек вашего мира, а не моего.

— Тогда я уверен, — сказал Селий Арконий, — что Ты действительно достоин Домашнего Камня.

— Возможно, когда-нибудь, — улыбнулся Мир.

— Вот моя рука! — предложил Селий Арконий.

— Приму её с радостью, — ответил Мир. — А теперь я должен уделить внимание моему товарищу.

— Господин! — вздохнула Эллен, а когда тот повернулся лицом к ней, обратилась: — Ваша рабыня просит снять с неё наручники.

Молодой человек хмыкнул, но, присев рядом с ней, всё же избавил её от аксессуаров, которые так невинно и надёжно ограничивали её свободу. Едва наручники свалились с её запястий, девушка немедленно встала на колени около него и, обхватив его ногу руками, прижалась головой к его бедру, а затем кротко поцеловала.

— Я люблю вас, Господин! — призналась она. — Я люблю вас, я люблю вас, мой господин!

— Это нормально, — сказал он, — то, что рабыня любит своего хозяина.

— Да, Господин! — согласилась Эллен и, заплакав, принялась снова и снова целовать его.

С её шеи всё ещё свисала верёвка. Оторвавшись от ноги господина, Эллен поняла глаза и, глядя вверх, прошептала:

— Я — на поводке, Господин.

— Не соблазняй меня, рабская девка, — буркнул он.

— Да, Господин, — улыбнулась Эллен.

«А может ли рабыня не соблазнять мужчину? — восхищённо спросила она про себя, поскольку не осмеливалась высказать это вслух. — Всё её существо и существование являются искушением для мужчин!»

— Вы только гляньте на это! — крикнул Фел Дорон с другой стороны фургона. — Смотрите! Смотрите сюда!

Он появился из-за фургона, неся, перекинутую через плечи, тушу недавно убитого степного табука.

— Откуда это в лагере? — удивился Порт Каньо.

— А я знаю? — усмехнулся Фел Дорон.

— Ну тогда сегодня мы будем пировать, — заключил Порт Каньо, вглядываясь в окружающее их бескрайнее море трав.

— Похоже, — заметил Мир, — мы не одни.

— Возможно, мы были одни, но не были одни, а теперь мы можем снова остаться одни, — задумчиво проговорил Порт Каньо. — Трудно сказать. Кто может это знать?

Мужчина подошёл в краю лагеря и повернувшись лицом в степь, крикнул во весь голос:

— Если вы ещё там, примите нашу благодарность!

— Я голоден! — выкрикнул Терсий Майор, так и сидевший внутри своего круга сложенного из бесполезного оружия.

— А Ты приходи на наш пикник и пируй с нами, — с виду радушно пригласил Порт Каньо, однако при звуке его голоса на ум приходило сравнение с вложенным в ножны кинжалом.

Терсий Майор сжался посреди своих пистолетов. Проплешина располагалась на небольшом возвышении, так что он находился несколько выше уровня остального лагеря. У лучника, сообразила Эллен, если бы тот захотел, не возникло бы особых трудностей с попаданием в такую мишень. Таким образом, можно было заключить, что либо его не волновала такая цель, либо он снова ушёл.

Фел Дорон сбросил маленького табука в траву перед своими товарищами, а потом осмотрелся вокруг себя и сказал:

— Оттащу-ка я тела в степь. В округе точно есть слины, и ещё больше их, уверен, соберётся позднее.

Тела, насколько понимала Эллен, будут отданы природе, ветру и солнцу, дождю и снегу, жаре и холоду, слинам, уртам и джардам, безбрежной таинственной природе, из которой они сами когда-то вышли. Природа для гореан — объект любви и уважения. Преступления против неё расцениваются как самые отвратительные.

— Ну тогда я займусь разделкой туши, — решил Порт Каньо и обнажил нож.

Эллен обвела взглядом их лагерь. Сказать, что её радовал тот факт, что Кардок и его товарищ покинули это место, это ничего не сказать. Как она была счастлива, что они теперь были в безопасности.

— А можно мне снять поводок с шеи, Господин? — спросила девушка.

Селий Арконий молча кивнул, наблюдая за работой Порта Каньо.

Эллен на работу Каньо не отвлекалась. Во-первых, она не хотела, чтобы её привлекли к этому делу, а во-вторых, всё её внимание уходило на удаление поводка. Это оказалось не так-то легко сделать. Узел был затянут втугую, и к тому же она просто не могла этот узел видеть, работая на ощупь.

«Хорошо они поводок завяли, надёжно», — раздражённо думала рабыня, при этом вынужденная неохотно признать, что чувствует внезапный жар в животе, внезапное обжигающее пламя где-то внутри её таза.

Эллен покраснела.

«По крайней мере, — подумала она, — это обычная верёвка, а не плетёная кожа или шнур».

Девушка уже знала, что узлы, завязанные на таких материалах, могли затянуться настолько туго, что её маленьким, тонким женским пальцам просто не хватило бы силы, чтобы развязать их. Ну, хотя бы на неё не закрепили цепной или кожаный поводок с замком или защёлкивающимся карабином, которые присоединяются к ошейнику. Эллен делала всё, что могла, но силы оказались не равны. Наконец, она сдалась и, жалобно посмотрев на Селия Аркония, позвала его:

— Господин.

Мужчина щёлкнул пальцами, давая понять, что ей следует приблизиться к нему. Разумеется, она не мешкала ни секунды, и моментально оказалась перед ним. Тому не составило труда избавить её от поводка.

— Спасибо, Господин, — поблагодарила девушка, придвигаясь вплотную к нему и призывно глядя в его глаза.

— Соблазнительница, самка урта, — буркнул он отворачиваясь.

Эллен довольно улыбнулась, воспользовавшись тем, что её хозяин этого видеть не может.

«Он хочет тебя, — торжествовала рабыня. — Ты страдаешь, Господин, не так ли?»

— Ты приготовишь, — сообщил ей Порт Каньо, оторвался от работы и посмотрев на Эллен.

— Да, Господин, — кивнула она.

Каким естественным казалось ей то, что она, женщина, должна приготовить пищу. Даже на Земле, она порой фантазировала на тему, что она, единственная женщина, находилась бы в комнате с мужчинами, предположительно, людьми из верхних слоёв общества, и как один из них бросив на неё взгляд, приказал бы ей идти на кухню и готовить. И она сделала бы это, ушла на кухню и занялась бы готовкой, пока они продолжали свою беседу. Такие фантазии зажигали её сексуально.

Безусловно, из-за своей идеологической гордости и своеобразного понимания политической уместности, за свою бытность на Земле она не сделала ничего, чтобы научиться хоть немного готовить, предполагая, что такая домашняя работа, зачастую связываемая именно с женщинами, была совершенно несоответствующей для такой интеллектуалки, как она. Фактически, она бы даже почувствовала себя смущенной, если бы имела подобные навыки. Это было бы не только ниже её достоинства, но и просто оскорбительно, унизительно для такой женщины как она. В доме Мира в Аре всё это, конечно, изменилось кардинально, став частью её обучения. Там она стала отчаянно и рьяно, часто стоя на коленях голой в тени стрекала или плети, постигать сонм домашних работ, навыки в которых ожидаются от рабыни, среди которых приготовление пищи занимало не последнее место. И с течением времени Эллен поняла, что эти работы вовсе не были столь уж низкими и простыми, как она предполагала ранее, а требовали подлинного умения, сноровки и внимания, чтобы соус получился восхитительным, чтобы стежки ложились ровные и красивые, чтобы за отглаженную нагретым на огне утюгом тунику у её инструкторш не появилось желания пустить в ход стрекало и так далее. Со временем, по мере того как она набиралась опыта, её навыки росли, а укусы стрекала стали редкими, Эллен даже начала гордиться своим исполнением таких работ, ожидаемых от рабыни. Но даже на Земле такой труд казался ей, несмотря на то, что часто она отрицала это, так или иначе подходящим женщинам. Вид Гомо Сапиенсов, и она это знала даже тогда, хотя и не привлекала к этому факту внимание своих студентов, был радикально диморфным в плане половых различий. Так что разделение труда по половому признаку казалось делом естественным и ожидаемым в разновидности, характеризуемой такой различной природой полов. Один охотится, другой готовит добычу. Разве не естественно было бы предположить что, более лёгкие работы могли бы поручены меньшим животным, тем нежным и красивым животным, которые нуждались в мужской защите, были менее приспособлены к войне и долгим походам, не способны выстоять против мастодонта, пещерного медведя, пантеры, чужака, и в конечном итоге, должны были надеяться только на то, что более крупные, сильные, агрессивные и менее терпеливые особи, которым они принадлежали, останутся ими довольны.