Денис Новожилов - Нашествие [litres]

Да и так ли просто сейчас повернуть? Вся дорога забита подводами с обозом, которые нагоняют войско, что привел Ярополк. Повернешь назад – устроишь подлинное столпотворение, а враг уже совсем рядом.

Дмитрий и Ярополк выжидательно смотрели на воеводу. Прикажешь бежать – Ярополк подчинится, но презирать Муромца будет всю жизнь. А Дмитрий и его войско останутся защищать Устюг, и все полягут. Двум полкам не одолеть почти стотысячную орду. На ровном месте Илья потеряет два далеко не самых худших полка. И верного союзника русского государства. А еще друга.

– Хорошо, – наконец решился богатырь, – их даже не в полтора раза больше, попробуем разбить псоглавцев. А после этого ускоренным маршем – на Киев.

– Спасибо, друг, – Дмитрий крепко обнял Илью, – я никогда тебе этого не забуду.

Илья Муромец знал, что поступает правильно, по совести, но почему-то он испытывал смутное беспокойство. Даже нет, ничего смутного: он точно знал, что его беспокоит. Открытая дорога на Киев. А это значит, что нужно покончить с врагом как можно быстрее. Около семидесяти тысяч русских воинов, вместе с союзниками, супротив девяноста тысяч псоглавцев. Не сможет он проиграть с таким соотношением, и не проиграет.

Бывший полковник галицкого войска по прозвищу Еж спокойно ожидал приближающегося врага. Вид несущихся на русское воинство степняков мог напугать многих, но только не тех, кто недавно разгромил кешик самого Тугарина Змея. Теперь ни сам Еж, ни его парни не боялись ничего и никого. Рядом с бывшим полковником на шесте красовался огромный волчий череп, который после смерти воеводы выварили и покрыли золотом. Ратники других полков косились с непониманием на такой символ, но и сам Еж и его ребята хорошо знали, что прошлому вожаку эта идея пришлась бы по душе.

Галицкого полка больше не было, теперь они именовали себя волчьей стаей, полковник стал вожаком, а ратники – волками. Стяги с галицким львом побросали по дороге: кому они теперь нужны… Нет у них больше родины, куда можно вернуться. Жена бывшего хозяина продалась Белому королевству. Старого хозяина в войске уважали: Даниил Галицкий был справедлив, а вот его жену и сына не слишком жаловали, так что когда стал выбор, чью сторону принять, сынка с мамашей или Лютополка, большинство выбрали яростного воеводу. На самом деле на последнем собрании большинство галичан решили оставить русское воинство, улизнуть тихо, на марше, и податься в наемники. Но улизнуть незаметно не успели, так что теперь вся волчья стая выстроилась на самом передке главного удара псоглавцев и ожидала, когда конная лавина врага налетит на позиции русского воинства.

«Да нам-то что, у нас щиты железные и заранее заготовленные упоры, мы и не такое выдержим, а вот на остальных посмотрим». Вообще, Еж думал не столько о предстоящей битве, сколько о том, куда ему податься после того как они покинут войско. Тяжелая пехота очень востребована в заварушках, что постоянно вскипают в Еуропах, но туда еще нужно добраться… Можно драпануть через новгородские земли, там нанять флот ладей, чтобы отвезли туда, где кипят войны. Можно еще в Царьград махнуть, базилевсу всегда нужны ратники. Вот только платят там не очень, да и то постоянно норовят обмануть. Ладно, это все потом, а сейчас…

– Сомкнуть щиты! Приготовиться!

Все и так всё знали, но команды все равно нужны. Хотя бы даже и для того, чтобы ратники чувствовали – все идет согласно плану. Удар, надо сказать, вышел так себе, степная конница не обладала достаточной пробивной силой. Копья у них имелись, но довольно короткие, а кони, не облаченные в железо, как под рыцарями или катафрахтами, не наносили своей массой ощутимого удара. Строй щитов почти не поддался, копья волчьей стаи собрали кровавую жатву, под ногами валялась куча шлемов, сделанных из собачьих голов. Ратники переступали через тела поверженных врагов и медленно перемалывали нападавших. Все идет, как и должно быть.

Еж огляделся по сторонам и грязно выругался: соседний полк новгородцев просто смяли в буквальном смысле. Новгородцы бросали оружие и бежали прочь. Это кто же их так атакует? Вожак с удивлением глядел на то, как оборону соседей проламывали одетые в броню конные степняки, все в тех же собачьих шапках на головах. Откуда у них такая конница? Нет у степняков тяжелой кавалерии, это все знают. Чем ответит наш воевода, должен же у него быть какой-то план? Не зря Лютополк так не любил богатырей, сейчас еще всю битву проиграет этот муромский барсук… плакали тогда все их планы о богатой жизни дорогостоящих наемников.

– Государь, ты видишь, а, видишь же?! – Федор буквально взревел, указывая вниз, на место прорыва. Старый воевода был весь изранен: кроме уха, которое ему откусил Лютополк на турнире, он лишился и нескольких пальцев на левой руке, а его тело украсилось еще несколькими заметными шрамами, но бодрость духа старый наставник царя не утратил, как и ясность ума. Дмитрий все видел: конная лавина степняков ударила в четко выстроенные порядки русских войск. Кое-где пехота устояла, где-то слегка прогнулась, но вот там, где стоял новгородский полк, случилась полная катастрофа. Вражеский удар буквально смел стену щитов, и берендейский царь видел, в чем причина. Псоглавцы только выглядели одинаково, но вот над теми всадниками, что проломили оборону, вился хорошо знакомый стяг – степной волк на желтом поле. Берендеи-предатели, или беренди́и, как они сами себя называли. Тяжелая конница, которой не было у степняков.

Воины за спиной роптали, Дмитрий помнил, что Илья просил его оставаться в резерве, дабы закрывать прорывы там, где будет трудно; но что это, если не прорыв? Наверняка посыльный от Ильи уже скачет к нему, так что нечего ждать, пока враг сомнет весь строй, нужно действовать быстро и решительно.

– По коням! – Призыв царя зычным богатырским голосом был слышен издали. – В атаку!

Берендеево воинство, выхватив мечи и взяв на изготовку копья, ринулись с холма, навстречу бывшим соплеменникам. По дороге попадались спасающие свою жизнь новгородцы, но сбавлять темп недопустимо, а потому трусов попросту растаптывали, и спасения для бегущих не было.

– Бей!

Конная лавина берендеев схлестнулась с гонящими новгородцев беренди́ями. Зазвенели мечи, свист стрел, крики ярости и вопли раненых слились в один непрерывный шум и гам. Дмитрий, как всегда, был на острие атаки, первым же ударом своего копья он легко пробил вражеского всадника насквозь, вместе с конем и доспехом. Пока он тряс древком копья, пытаясь сбросить мертвое тело, с врага свалился собачий шлем. Царь берендеев узнал Малюту, своего троюродного брата. Когда-то тот задорно смеялся, требуя от Дмитрия покатать его на загривке, как на лошадке, а сейчас один из братьев убил другого. Богатырь даже не ощутил жалости: кто такие псоглавцы, уже знали все в русском войске, и все, чего он хотел, – уничтожить эту нечисть. Хотя для них-то нечистью был он сам: человек, живущий прошлым, старинной дружбой с Русью; он и такие, как он, не давали возможности молодым быть степняками, жить грабежом, как только и положено жить степному мужчине. Дмитрий заметил, что сражение приобрело ожесточенный характер, потому как никто не хотел уступать.