Ирина Лазаренко - Хмурь

Вот они умирали. Они пропускали удары сигилей, они сходили с ума на Хмурой стороне, они оставались без сил и разбегались по темным углам, отказываясь выходить и продолжать, их забирала зимняя стынь, они вешались на собственных поясах в тренировочной комнате, укоризненно дрыгая ногами над манекенами.

Если подумать, выживших оказалось не так мало.

И, быть может, с годами мы стали даже в чем-то понимать наших наставников. Ненавидеть их меньше, чуточку меньше, самую малость. И еще больше ценить Грибуху, этот уютный островок покоя в море безжалостности. Может быть, выжившие хмури не сошли с ума только благодаря ей, благодаря одному лишь знанию, что она есть, и это знание спасало нас от отчаянья в самые черные дни.

Но даже Грибухи, пожалуй, было недостаточно, чтобы мы, взрослые хмури, получившие ножны, готовы были считать обитель своим домом…

Или это только я так думаю. Ведь у других хмурей даже в памяти не было никакого другого дома. И, случись что, им совсем некуда больше бежать.

Варки тревожатся всё больше. Их до крайности взбудоражила смерть Псины, а сверх всего их беспокоила неясность – кто именно сотворил с ним это. Груда свежеобглоданных костей и насаженная на кол голова, которые Птаха отыскала на существенном удалении от посёлка, указывали, по всему вероятию, на гномов, но в прежние времена, как говорит Зануд, они не проявляли себя столь явственно и нахально в окрестных землях.

Теперь даже человеческие дети не играют без присмотра, женщины не ходят за околицу поодиночке, с наступлением темноты поселок вымирает, а стражничьи дозоры усилены вдвое.

Настороженность варок в моем отношении возрастает, верно, они думают, что моё имя приманило злобных коротышек, да вдобавок нам пришлось признать, что Пташка – хмурия. Теперь варки косятся на нас с сумрачной подозрительностью, словно молчаливо спрашивая, что еще мы от них утаили. Если прежде я переживал, что местные относятся ко мне с чрезмерной прохладой, то теперь в этой прохладе стала проглядывать недоброжелательность, и я не знаю, чем возможно её сгладить.

Добавляют нервозности женщины, которые прежде ежеутренне приходили к Псине, поскольку теперь им не к кому стало приходить.

Да и с Птахой творится странное, в первые дни она была такой испуганно-встревоженной, сбивчиво и жарко рассказывала мне о Хмурой стороне, которая якобы сама пришла к ней. Без Пёрышка пришла, прямо в наш мир, и показала ей мертвого Псину, и Птаха горячо уверяла, что после этого то и дело ощущает запах акации и щекотку в пальцах, словно к ней ластится невидимая хохластая кочка.

Она была так убедительна, и я почти поверил, кроме того, она действительно отыскала тело Псины, и я даже проверил фляги с Пёрышком, поскольку заподозрил, что Пташка стащила у меня одну из них либо же подменила содержимое. Но фляги оказались в порядке.

Немалых трудов мне стоило напоить Птаху теплым вином до остекленения и отправить в постель, еще больших трудов стоило потом не слишком поздно вернуться в постель к Туче и почти невозможно оказалось придать своему лицу невинное и спокойное выражение. После этого Пташка не заговаривала со мной о Хмурой стороне. Точнее, после этого она не заговаривала со мной вовсе, не смотрела на меня, не сидела и не стояла рядом, не поднимала глаз и обходила меня, словно некий предмет, нечаянно оказавшийся на пути – к большой моей печали и досаде, поскольку я очень запутался и отчаянно стремился выпутаться обратно. И уже жалел о том, что столь решительно отмел её историю о Хмуром мире. Вдруг в этой истории присутствовало больше истины и смысла, чем я хотел бы думать?

А потом эти переживания вытеснялись другими удивительнейшими вестями, которые поведал всем нам Зануд: Болотье присягнуло Полесью, вновь признав себя частью его, и теперь в Подкамне все ждут, что земледержец полесский на все края громко объявит себя соединителем земель. Какие события тогда воспоследуют – Зануд не представляет, а мне этого не представить тем более. Не пойдет же Полесье войной на варок, Порожки или Загорье, чтобы подтверждать свои притязания, для этого у Полесья решительно недостаточно сил и мощи… впрочем, едва ли мне ведомо всё. Быть может, варочий земледержец, пуганый мощью хмурей и той твёрдой решительностью, которую Полесье проявляет в последнее время, попросту не захочет с ним ссориться, побоится?

Быть может, ушли времена, когда решающее значение имела действительная мощь, когда важно было погромче бряцать оружием, а пришло время уверток, изворотливости и сложных угроз, и, быть может, угрозами и изворотливостью и впрямь можно вернее добиться своих целей. Ведь противник, разуверившийся в собственных возможностях, не помышляющий о сопротивлении – куда более верная и основательная победа, чем выигранное сражение или даже целая война.

Мне думается, место хмурей в этой истории куда-то сместилось. Мы были тем самым оружием, которым бряцали в сторону других земель, теперь же… У меня откуда-то появляется и крепнет уверенность: земледержец не то списал нас со счетов, не то иным образом изменил к нам отношение.

Быть может, он так пугал нами других, что и сам напугался.

Быть может, вдруг думается мне, новые хмури, которых спешно готовит обитель, вовсе не будут более действенными, чем мы… именно в смысле хмурьском, и именно об этом могла говорить Оса тогда, в канцелярии: просто она знала, что меньшая действенность – это большая действенность, и тогда ясно, каким образом новых хмурей можно подготавливать быстрее. И они будут поплоше да попроще – такими, какими канцелярия сможет управлять.

Быть может, от хмурей останется одно лишь название, и под их видом обитель теперь станет готовить обыкновенных наемников, и не требуется сомневаться в их действенности: одного лишь слова «хмурь» нынче достаточно, чтобы все вокруг крепчайше призадумались, желают ли они с этим связываться.

Как бы то ни было, Подкамню с Полесьем и без нас есть, чем угрожать друг другу – оба земледержца не гнушаются сотрудничать с энтайцами, и нетрудно представить, какие волнения начнутся в соседних землях, да и в их собственных владениях, если об этом станет всем известно.

Впрочем, в Подкамне, похоже, и без того знают. Ведь добровольные варчихи в энтайских испытариях не появляются сами по себе, они приходят сознательно, ведомые стремлением положить жизнь во благо будущих возможностей своего рода. Кроме того, Подкамень, не очень-то скрытничая, обменивается товарами с Энтаей.

Я это понял много дней назад, когда увидел, что дверь клетки сирен закреплена энтайской веревкой из живой лозы.