Мари Бреннан - В Обители Крыльев [litres]

С меня же разом слетел весь сон.

– Драконы! – в восторге воскликнула я.

Боюсь, восклицание оказалось слишком громким. Мой голос потревожил Сухайла, а тот, не расслышав меня как следует, решил, что я попала в беду, и, полусонный, выскочил (точнее, попытался выскочить) из палатки столь неловко, что разбудил Тома с Чендлеем. Ну, а после того, как и они оба поднялись и выбрались наружу, Фу тоже недолго оставалось спать.

– А-а, – ничуть не впечатленный, протянул Фу, выслушав мой рассказ. – Да. Съестное нужно прятать надежнее, иначе сожрут все подчистую. Сало они обожают.

Еще бы – на таких-то высотах. Зная, что холод и разреженный воздух потребуют самой жирной и сытной пищи, какой только можно набить животы, мы взяли с собой огромное количество пеммикана (истолченного в порошок мяса, смешанного с салом и ягодами). Этот-то пеммикан, наряду с прочими своими достоинствами, и оказался чудесной приманкой для драконов.

– Это те самые животные, о которых вы рассказывали? – восхищенно спросила я. – Мьяу?

Конечно же, «мьяу» – название вовсе не официальное. Туземцы называют их по-разному: «друк-ши», «удракор» (что означает «шумный озорник») и прочими, куда менее лестными именами. Однако Фу с товарищами окрестили этих зверьков йеланским эквивалентом звукоподражания «мяу», так как их крики весьма напоминают кошачье мяуканье.

Вопреки слухам, разнесенным по миру путешественниками, цер-жаги вовсе не держат их в хозяйстве. Совсем наоборот: мьяу – падальщики. Они роются в мусоре, воруют блестящие предметы и даже, собираясь большими стаями, бросаются сверху на спины яков. Туземцы говорят, будто таким образом мьяу пытаются, раздвинув густую шерсть, отхватить с ячьей холки толику сала, но я ни разу не видела, чтобы хоть одному из них это удалось. К тому же и як, если он не совсем уж при смерти, не оставит подобного обхождения без ответа. Но, невзирая на сии неудачи, среди живущих в этих краях людей популярностью мьяу отнюдь не пользуются. Вскоре Сухайл с Чендлеем прониклись к ним той же страстной ненавистью, что и Фу: крылатые проказники то и дело пытались добраться до наших припасов либо попортить и привести в полный беспорядок снаряжение.

Однако нас с Томом мьяу заинтересовали почти в той же мере, как и замороженный экземпляр, который мы надеялись отыскать. «Драконами настоящими» считаться они не могли, поскольку не обладали ничем, хотя бы отдаленно напоминающим экстраординарное дуновение, но любая возможность покончить с заблуждениями коллег, не говоря уже о получении ответов на новые вопросы, была бы очень и очень кстати. Особенно мне не терпелось выяснить, как мьяу удается избегать колоссальных потерь тепла через тонкие перепонки крыльев.

Впрочем, причиной для задержек в пути сие любопытство послужить не могло. Если фазан в руках стоит двух в кустах, то дракон во льду стоил не менее полудюжины своих миниатюрных сородичей, рывшихся в наших припасах. В конце концов, последние никуда не денутся и на будущий год, чего никак нельзя сказать о первом. И все же по пути в Лам-це Ронг мы по мере возможности вели наблюдения, оставляя на ночь приманки, изучая оставленные мьяу следы и не спуская с них глаз во время дневных переходов…

Но о мьяу я расскажу подробнее позже. Вначале – о месте нашего назначения, о деревне Лам-це Ронг.

Лам-це Ронг названа именем долины, в которой находится, тянущейся прямо к ближайшему горному пику, Лам-це, словно пролегла здесь согласно воле архитектора-ландшафтоустроителя. В те дни деревня была лишь крохотной мушиной точкой, недостойной даже появления на цер-жагских картах, не говоря уж о тех, что составлены иностранцами, и ныне увеличилась ненамного. Если бы не Фу, мы не нашли бы ее ни за что, да и искать бы причин не имели. Население ее насчитывает менее ста человек, кое-как добывающих пропитание, сочетая выращивание ячменя на узких террасах, что удается вырубить в склонах, с разведением яков. Единственная причина тому, что кто-либо вообще пожелал здесь поселиться, состояла в том, что земля здесь была ничейной: местные жители принадлежали к числу ньингов, национального меньшинства, изгнанного из лучших земель более многочисленными цер-жагами.

Живущие в подобных местах, на самом краю страны, в коей не обладают никакой силой, жители Лам-це Ронг относились ко всем чужим крайне настороженно. Войдя в деревню, можно было подумать, что она брошена: вокруг – ни на узкой грунтовой дороге, служившей главной улицей, ни перед домами, ни даже за их окнами – не наблюдалось ни единой живой души. Однако, судя по взглядам, украдкой брошенным из-за невысоких оград, по стуку в спешке захлопнутых ставень, за нами пристально наблюдали со всех сторон.

Вот тут-то Фу и оказался нам полезен не только как опытный скалолаз. Он крикнул что-то на языке цер-жагов – для ньингов не родном, однако хорошо им знакомом.

– И вот откуда нам знать, что он им говорит? – буркнул себе под нос Чендлей (впрочем, уже скорее по привычке, чем от души).

Не стану отрицать: в этот момент мы все находились во власти Фу в той же мере, что и Том с Сухайлом, едва не упавшие с обрыва в реку. Однако, что бы там йеланец ни сказал, на зов из дома напротив вышел невысокий, по-ньингски скуластый и широколицый малый. Остановившись перед Фу, он вопросительно воззрился на него, и Фу заговорил с ним – столь сбивчиво, что это было очевидно даже мне. Я наблюдала то за ними, то за Сухайлом, судя по рассеянному виду, целиком поглощенным попытками разобрать их разговор. В который раз мне представился случай позавидовать его способности к языкам!

Наконец местный житель кивнул, и Фу испустил вздох облегчения.

– Меня здесь помнят, – сообщил он нам. – И неприятностей из-за нашего прошлого появления им никто не чинил.

Именно это, помимо погоды да самих гор, и представляло для нас наибольшую опасность. Ньинги из Лам-це Ронг так мало соприкасались с соотечественниками, цер-жагами из «низин» (под коими подразумевались земли, лежащие на высоте каких-то трех тысяч метров над уровнем моря), что нимало не заботились об объявленном правительством из То-кха закрытии границ. Однако они вполне могли проговориться о йеланских исследователях кому-либо в другой деревне, и далее, по цепочке, весть непременно достигла бы ушей какого-нибудь чиновника, а уж тот проявил бы к ней самый пристальный интерес. Предприми власти что-либо против деревни, оказанный нам прием стал бы холоднее окрестных гор.

Преодолев сие препятствие, мы, точно послы иноземных государств, положили к ногам весьма оборванного владыки принесенные дары. Для этой цели мы прихватили с собой немало полезного для ньингов: медные котлы, хорошие стальные ножи, водонепроницаемый шелк. Вид всего этого выманил из укрытий прочих жителей деревни, и вскоре наши подарки принялись разглядывать и щупать все, от мала до велика, от древних старух до детишек, едва выучившихся ходить. Не оставили без внимания и нашу пятерку. Фу в деревне уже видели, да и чертами лица и цветом кожи он почти не отличался от туземцев, но ахиатский нос и скулы Сухайла вызвали немало удивления, а уж моя бледная кожа и светлые волосы – и того больше. Но пуще всего поразил местных жителей Том: лицо его за время пути, как обычно, сделалось красным и шелушилось от солнца, в горах еще более интенсивного, чем на море или в пустыне.