Ирина Лазаренко - Невыносимые. До порога чужих миров

Главное же очарование крепости заключалось в том, что «холм», на котором она стояла, целиком завалил дверь божемольни, потому поутру жрец никаким образом не мог попасть внутрь, и от его ругани звон стоял на весь поселок.

Алера после этого свалилась с грудной горячкой, и болезнь страшно ее угнетала, вместе со всеми этими склянками, горькими настойками, болью и кашлем, заботливо вьющейся вокруг Шисенной, причитаниями Истри, – все вызывало глухое раздражение, тихую ярость и громкое ощущение собственной беспомощности. Но, оказывается, болеть дома – очень даже хорошо!

Куда как неприятней – занедужить в пути. Когда под задом – твердое седло, впереди – пустая дорога, в котомке нет нужных лекарств, над головой – крыши, а карта говорит, что до ближайшего жилья еще много переходов. Если где-нибудь и притаилась крошечная деревенька, не обозначенная на карте, то она осталась незамеченной среди холмов.

В конце концов путники развернули коней к лесу.

Пока Тахар разводил костер и выламывал лапник, Алера сидела, привалившись к дереву, и сосредоточенно тряслась.

– Признаки жизни есть, – ворчал Элай, роясь в котомках. – Это радует. Похороны нас бы сильно задержали.

Вернувшись с охапкой сосновых ветвей для лежанки, Тахар застал эльфа за весьма странным занятием и в первый вздох даже глазам своим не поверил.

– Ты что с элем делаешь, нелюдь ушастый?!

– Грею, – подтвердил увиденное Элай.

Бросил в котел несколько листов мяты, найденных в котомке Тахара, потом – горсть молодых шишек, сорванных с ближайшей ели. Маг разложил лапник в нескольких шагах от костра, вытер о штаны ладони, испачканные смолой.

– Ладно, Элай. Хочешь отравиться – демон с тобой, только котелок вымоешь перед тем, как это пить.

– Я не буду это пить, – невозмутимо возразил Элай и ткнул пальцем в Алеру. – Она будет.

Алера от удивления даже трястись перестала.

– Знаешь чего, хочешь меня добить – пристрели в глаз.

– Почему в глаз? – не понял Тахар.

– Чтоб шкурку не испортить, – буркнула Алера, отвернулась и снова принялась дрожать.

– Вообще-то, я хочу тебя вылечить, – деловито заявил Элай. – Но если ты согласишься быть прикопанной в лесу, чтобы нам не пришлось тащить твой труп до ближайшей божемольни по такой жаре, – могу и пристрелить.

Тахар ткнул пальцем в котелок:

– Ты хочешь вылечить ее этим?

– Не верь, – простонала Алера, обхватывая себя за плечи. – Он меня всегда ненавидел и мечтал изничтожить. В котелке наверняка смертельный яд по эллорскому рецепту.

Элай мученически посмотрел в небо, словно хотел о чем-то спросить Божиню, потом медленно вдохнул и отчеканил:

– Это старое ортайское средство от застуды. Вы что, совсем уже? Тахар, если когда-нибудь тебя перекусит пополам ящер, мы вместо тебя подружимся с целителем, который знает про такие вот штуки и берет в дорогу полезные настойки, а не всякое барахло. – Эльф снял котелок с огня, зачерпнул варево кружкой, подошел к Алере, присел рядом: – Сама выпьешь или залить?

Алера жалобно посмотрела на Тахара:

– Он хочет моей смерти. Я знаю.

Маг колебался.

– Аль, – раздраженно заявил Элай и махнул кружкой, – ты либо сей вздох выпьешь это сама, либо я на тебя сяду и залью это тебе в глотку, тебе как удобней?

– Аль, по-моему, он не шутит.

Она вздохнула, взяла кружку, принюхалась. Пахло элем, мятой и хвоей. Удивительно.

Алера сделала глоток, выпучила глаза и едва не выплеснула из кружки всю оставшуюся там гадостную дрянь, но Элай тут же рявкнул, что пусть лишь попробует, и тогда оставшуюся в котелке гадостную дрянь он вольет ей в горло вместе с котелком. Алера с надеждой посмотрела на Тахара, но тот стоял, заложив руки за спину, и ничего не делал. Пришлось вздохнуть, зажмуриться и выпить варево быстрыми глотками, стараясь не дышать.

– Вот и молодец, – Элай потрепал ее по плечу, забрал кружку и поднялся.

Алера глотала воздух, слезы и ругательства.

– И что теперь? – спросил Тахар.

Его бы не удивило, если бы эльф демонически расхохотался и сказал, что теперь нужно найти нормального лекаря, но Элай лишь плечами пожал:

– Теперь пусть спит.

Как они уснули сами – потом не могли вспомнить. Сидели себе рядом с Алерой, которая никак не хотела засыпать, а хотела слушать истории и слова утешения, и друзья говорили, говорили, говорили с ней и возвращали на место одеяло, которое она все норовила сбросить. А потом, когда за деревьями покраснели от солнца луга и начали всхрапывать привязанные к молодым деревцам лошадки, – все трое незаметно для себя уснули.

Тахар проснулся среди ночи, будто от пинка. В ушах звенело, сердце колотилось, наваливалась вязкая черная жуть, перед глазами мельтешила мошкара, хотелось куда-то бежать. Маг поднялся на локте, несколько вздохов сонно таращился во тьму, потом попытался разогнать мошек и понял, что на самом деле их нет. Ужас сжимал голову, бился в висках, першил в горле.

«Магия», – понял Тахар.

Дикая, страшная, сумбурная магия. Рядом.

Очень осторожно он перегнулся через Алеру и ткнул Элая в бок. Тот сразу же открыл глаза, несколько вздохов пялился в насупленное тучами небо, потом повернул голову, нащупывая взглядом мага. Тахар приложил палец к губам и попытался объясниться знаками.

Эльф ничего не понял, кроме того, что творится неладное. Медленно потянулся за луком.

Тахар скривился (толку в этой темени от лука, да еще и со снятой тетивой!), потряс за плечо Алеру. Несколько вздохов, растянутых в вечность, она не хотела просыпаться, потом сразу села, оглянулась, уставилась на друзей. Тахар снова приложил палец к губам.

Эльф оглядывался, упрямо сжимая бесполезный лук. Верно, даже не понял, что он в руке, или забыл, что снята тетива.

Ни он, ни Алера не чуяли той жути, которая отдавалась зудом в висках Тахара, а он все оглядывался по сторонам, хотя пасмурная ночь была невозможно темна. Руки мага начали плести заклятие спешки, потом он сбился и стал взамен выплетать Сеть – и в этот вздох заржали, захрипели скрытые темнотой лошади, привязанные к молодым деревцам.

Друзья вскочили, переглянулись – куда бежать, к лошадям или наоборот? Каждый что-то схватил, даже не поняв этого, – котомки, мечи, колчан… Что делать?

В испуганное ржание ворвался торжествующий вопль-рев, и топанье копыт, и фырканье, и треск дерева, и еще один рев, и хруст, и крик. В темноте ничего не было видно, кроме метания темных теней.

Тахар схватил друзей за руки.

– Оборотень! – выдохнул придушенно.

Ему поверили сразу и без дурных вопросов («А что, они правда есть?»), которые непременно задали бы в другое время. И сделали единственное, что можно сделать, когда на опушке оборотень рвет лошадей – развернулись и помчались, сломя голову, в пизлыкский лес, в ночи не видя, не понимая и не желая знать, какие там сосны темные и какие не темные.