Ирина Лазаренко - Невыносимые. До порога чужих миров

Друзья остановились, послушали.

Эльф пел о чужих секретах, о тонких тропинках и о глупости тех, кто не желает ходить обычными трактами, кто бросается в неизведанные дали, вместо того чтобы слушать пересказ мудрых слов – а все мудрые слова уже сказаны до нас. Он пел о тех, кто уходит искать крошки, оставляя на столе целый каравай, и о том, что ничего хорошего таких людей ни в коем разе не ожидает.

Тахар сунулся купить сладости у одного из торговцев, но те выглядели в лучшем случае лежалыми, потому друзья просто миновали эту площадь, полную огоньков, торговцев, гуляющих парочек, и пошли себе дальше.

На одной из улиц за ними увязалась дворовая собака с обрывком цепи на шее, Алера напряглась, а Тахар с Элай переглянулись со значением, но никакой еды собака не потребовала, а вскорости из переулков выскочил ее запыхавшийся хозяин, обругал беглянку и за обрывок цепи поволок домой. После этого два квартала за друзьями бежала облезлая белая кошка.

Тахар попробовал убедить друзей, что хорошо бы им выехать сегодня, ну и что, что на ночь, ведь в телеге дорога будет дольше, чем верхом, и значит – время дорого, и еще в телеге можно спать с большим удобством, а значит – ничто не мешает выехать хотя бы и сей вздох. Алера и Элай вяло отбивались, и Тахар в конце концов признался, что сегодня вылезает бегунчик, за которым неплохо бы поохотиться, и после этого признания его едва не побили.

До постоялого двора добрались в уже темноте. В трапезной оказалось еще более шумно и людно, чем утром, Дэйна и его батраков – по-прежнему нигде не видать, зато и карлика – тоже.

Но на друзей косились – видимо, кто-то из гостей узнал их, потому они предпочли быстренько убраться к себе на чердак и скудно поужинать сыром и огурцами.

– Нет, правильно предлагал этот зануда, – грустно решил Элай. – Стоило уехать сегодня же. Никакой радости от этого вечера – ни эля, ни жратвы, ни-че-го.

– Зато у нас есть крыша над головой, и нам не нужно ловить противный бегунчик, – заметила Алера. – И еще у нас есть замечательная возможность улечься спать пораньше и в кои-то веки выехать из города с рассветом, а не после полудня.

– Насмотришься ты еще на эти рассветы, – брюзгливо проворчал голодный и оттого совершенно невыносимый Элай. – В тележке мы до Тамбо будем тащиться, наверное, до самой зимы. А потом еще немножко.

Тахар уже успел перекусить лепешками и сыром, наполнить баклаги водой из ручья, найти и собрать несколько интересных травок – люпин, крушину, звездчатку, а потом – откровенно заскучать, когда Элай, наконец, проснулся. Уже привычным движением вытащил руку из-под шеи Алеры, сел, огляделся, вяло махнул рукой Тахару и принялся отчаянно зевать.

Тахара безумно раздражало, что Алера повадилась спать под одним одеялом с Элаем. Даже если они забыли купить в Кали одеяло взамен того, что осталось в пизлыкском лесу, – это еще не причина! Да вдобавок этот непробиваемый эльф принимает Алеру под своим одеялом с такой невозмутимостью, словно нет ничего более простого и понятного во всем мире и Мирах!

Нет, Тахар не мог сказать, что между друзьями что-либо начало меняться. Они общались и пререкались как обычно, не пытались держаться поближе друг к другу и, напротив, не отстранялись смущенно. Маг не услышал ни единого слова, не проследил ни одного взгляда или прикосновения, которые сказали бы ему, что начинается нечто такое, чему совсем не стоит начинаться. Но все равно это ночное благорастворение безумно его раздражало.

Эльф спрыгнул с телеги и потопал к ручью, зевая во весь рот.

– Такое ощущение, что тебе это нравится, – с плохо скрытым раздражением процедил Тахар.

– Что мне нравится? – со столь же плохо разыгрываемым непониманием уточнил Элай.

Осторожно опустил ладонь в ледяную воду, поболтал ею, побрызгал на лицо.

– Что она спит у тебя под боком.

– Конечно, нравится! Такое непонятное чудовище, которому начертано совершить что-то очень важное, – оно вот так запросто залезает ко мне под одеяло и сворачивается кренделем, это так умиляет, знаешь, как маленький чихучий дракончик…

Маг продолжал мрачно пялиться на Элая исподлобья.

– Это – во-первых. Во-вторых, мне тепло.

– А в-третьих?

Элай решительно зачерпнул воду в ладони, нырнул в них лицом, фыркнул, вынырнул, тряся головой. Глянул на Тахара ошалелым, но уже проснувшимся взглядом.

– А в-третьих, она так замечательно молчит, когда спит! Это ведь достижение – прикоснуться к нашей злыдне, когда она не ворчит, не хамит, не орет и всем довольна. Я чувствую себя причастным к великому таинству, и это слегка примиряет меня с нормальной, бодрствующей злыдней.

– Ну конечно, – проворчал Тахар, – что может быть более естественным, чем прижиматься ночью к девушке. Для тепла.

Эльф прекратил отфыркиваться, покосился на мага.

– Слушай, друг дорогой, ты остынь немного, а? Если ты не заметил – это она ко мне прижимается. Вот на нее и вопи, если уж решил побыть ее мамочкой.

– Ну ладно, – упорствовал Тахар, – прижимается она. А ты что? Ты что делаешь?

– Я ничего не делаю. Ни-че-го.

Элай отошел от ручья, потряс ладонями, стряхивая воду, подставил мокрое лицо солнечным лучам. Постоял с десяток вздохов, чувствуя, как приятно пощипывает кожу мягкое еще тепло.

– Ты с чего вообще разошелся-то? – спросил он наконец, не открывая глаз. – Ничего не происходит. Я сплю, она спит. Я не посягаю на ее прелести, а она, к счастью, не посягает на мои.

– То есть все-таки к счастью, – помолчав, повторил Тахар.

– Разумеется. Потому что я бы противиться не стал ни вздоха, а ты бы мне потом плешь проел своим нудежом и трагическим лицом.

Элай завозился в поклаже в поисках еды. Нашел лепешки, отломал кусок сыра, раскопал огурец и захрустел.

– Мне не нравится это, – повторил Тахар. – Это неправильно.

Эльф пожал плечами.

Тахар смешался. Он не знал, как сказать Элаю, что видит его тревогу и не понимает, с чем она связана. Что да, в том, как он обнимает Алеру, нет ничего страстного, но есть судорожное – словно эльф боится, что она исчезнет, хотя с чего ей исчезать, и с чего ему бояться этого? И он, Тахар, понимает: Элаю известно нечто такое, о чем он не говорит, ему это стало известно еще после разговора с Имэль в Эллоре, но домыслил это «нечто» он недавно, вот только в последние дни.

Неужели эльф принял всерьез дурацкую байку про карлика и решил, будто Алера через год умрет?

Неужели Имэль сказала ему нечто такое, из-за чего байка про карлика стала выглядеть не дурацкой?

Но ведь Элай ничего не объяснит и ни в чем не признается, это страшно бесило Тахара, потому как все, происходящее с Алерой, касается его в той же мере, в какой касается Элая, и, быть может, если бы он знал, что происходит, то мог бы как-то помочь!