Кристина Кашор - Огненная

– Ты тоже ранен. – Ханна внимательно осмотрела перевязанную левую руку Бригана. – Ты первый начал драку?

Бриган улыбнулся Файер. Потом посмотрел внимательнее, и тут его взгляд похолодел, а губы сжались в тонкую линию. От его сурового вида Файер запаниковала.

Но через мгновение разум вернулся к ней, и она поняла, что он увидел – метку от кольца Нэша у нее на щеке.

«Это было несколько недель назад, – послала она ему мысль. – С тех пор он ведет себя прилично».

Бриган встал, подняв Ханну вместе с собой, и тихо проговорил:

– Нет, я не начинал первым. А сейчас мне нужно поболтать с твоим дядей-королем.

– Я хочу с тобой, – заявила Ханна, обвивая руками его шею.

– Можем вместе войти во дворец, но дальше я один.

– Но почему? Я хочу с тобой.

– Это секретный разговор.

– Но…

– Ханна. Ты слышала, что я сказал, – отрезал он твердо.

– Я могу сама дойти, – угрюмо помолчав, заявила Ханна.

Бриган поставил ее на пол, и снова наступило тягостное молчание, во время которого они уставились друг на друга, причем взгляд сверху вниз был куда более спокойным.

– Понесешь меня, пап? – тихо попросила она наконец.

На лице его снова проскользнула тень улыбки.

– Думаю, ты еще не слишком тяжелая.

Пока Бриган нес Ханну через двор, Файер слушала затихающую музыку ее голоса. Пятныш, как всегда, задумчиво помедлил, а потом засеменил за хозяйкой. Понимая, что это некрасиво, Файер все же потянулась к его разуму и убедила остаться. Она ничего не могла с собой поделать, она нуждалась в нем – у него такие мягкие уши.

Бриган был небрит и одет в черное, сапоги забрызганы грязью. Светлые глаза горели на усталом лице.

Ей стало очень нравиться его лицо.

И конечно, теперь Файер понимала, почему ее тело пыталось сбежать всякий раз, как он появлялся. Это был правильный инстинкт, ибо ничего, кроме печали, эти встречи ей не сулили.

Она от всей души сожалела, что увидела, как он нежен со своим ребенком.

Файер виртуозно умела не думать о чем-то конкретном, если думать об этом было больно или просто глупо. Она забивала эту мысль, комкала и запихивала подальше. Он, притом что его собственный брат влюблен в нее, – и она, дочь Кансрела?

Об этом даже думать было нельзя.

А вот о чем можно и нужно было думать поскорее, так это о цели ее пребывания при дворе. Ведь если Бригану нужно было теперь на север, значит он, конечно же, собирался отвезти ее домой. А она еще не была готова уехать.

Файер выросла между Брокером и Кансрелом и не была наивной. Она видела районы, полные заброшенных домов и запаха грязи, понимала, что так выглядит город, в котором голодают и травят себя дурманящими зельями. Понимала, что значит, когда четыре огромных войска не в силах помочь Бригану остановить мародеров, которые сбросили город с утеса. И это все только поверхностные проблемы. Близится война, и, если Мидогг и Гентиан со своими воинами захватят город и королевство, если один из них усядется на троне, что станет с теми, кто и сейчас уже на самом дне?

Файер не могла себе представить, как уедет, вернется обратно в свой каменный дом, до которого так неспешно доходят вести и где единственным развлечением в серой обыденности дней будет время от времени ловить у себя на землях чужаков с туманом в голове, которых потом непонятно куда девать. Как можно отказывать в помощи, когда все поставлено на карту? Как можно их бросить?

– Вы тратите попусту то, что вам дано, – сказала ей однажды Клара, и в голосе ее звучало почти что негодование. – То, о чем остальные могут только мечтать. И эта трата – преступление.

Файер не ответила. Но она услышала ее слова, услышала лучше, чем Клара могла себе представить.

В ту ночь, пока она сражалась сама с собой на крыше, рядом появился Бриган и облокотился на перила. Файер успокоила дыхание и сосредоточилась на мерцании городских огней, стараясь не смотреть на него и не радоваться его обществу.

– Я слышала, вы с ума сходите по лошадям, – небрежно обронила она.

На губах его заиграла улыбка.

– Появилось дело, и завтра вечером мне нужно ехать на запад, вдоль реки. Я вернусь через два дня, но Ханна на меня обиделась. Я попал в немилость.

Файер вспомнила времена, когда ей самой было пять.

– Наверное, ей страшно не хватает вас, когда вы уезжаете.

– Да, – сказал он. – А уезжаю я всегда. Хотелось бы мне, чтобы все было иначе. Но я хотел договориться с вами перед отъездом, миледи. Скоро я поеду на север – на этот раз без войска. Если вы хотите вернуться домой, так будет быстрее и безопаснее.

Файер закрыла глаза:

– Полагаю, мне следует согласиться.

Он смутился:

– Вы хотели бы, чтобы я нашел вам иных сопровождающих?

– Ох, конечно нет! – воскликнула она. – Не в этом дело. Просто все ваши родственники убеждают меня остаться при дворе и использовать свою силу, чтобы помочь разведке. Даже принц Гаран – и это притом, то он еще не решил, можно ли мне доверять.

– А, понимаю, – кивнул Бриган. – Знаете, Гаран никому не доверяет. Такой уж он человек, и работа у него такая. Вам тяжело с ним пришлось?

– Нет, он ко мне добр. Как и все. Мне здесь не тяжелее, чем где-либо еще. Просто… иначе.

Мгновение он обдумывал сказанное.

– Что ж. Не позволяйте им на вас давить; они видят только свою сторону вопроса. Настолько вросли в дела королевства, что никакой другой жизни и представить себе не могут.

Файер подумалось, какую же другую жизнь представляет себе Бриган. О какой жизни он мечтает, если к этой душа у него не лежит?

– Как вы думаете, – осторожно начала она, – мне следует остаться и помочь, как они просят?

– Миледи, я не могу указывать вам, что делать. Поступайте, как считаете правильным.

Тон его был жестким, но Файер не совсем поняла, кого он пытается защитить этой жесткостью – себя или ее. Она попыталась еще раз:

– А что считаете правильным вы?

Он в смятении отвернулся от нее:

– Я не хочу влиять на ваше решение. Если вы останетесь, я буду ужасно рад. Вы можете неоценимо нам помочь. Но мне будет очень стыдно за то, что́ мы будем у вас просить, очень.

Это была удивительная вспышка откровенности – удивительная не только потому, что вспышки вообще были не в его характере, но и потому, что никому другому и в голову не пришло бы извиняться за что-то подобное. Файер в растерянности стиснула лук.

– Овладевать чужими мыслями и манипулировать ими – посягательство на личность. Насилие. Смогу ли я остаться в рамках дозволенного? Как мне понять, что я зашла слишком далеко? Я способна на такие страшные вещи.

Некоторое время Бриган молча размышлял, впившись взглядом в собственные ладони и дергая повязку.

– Я понимаю, – тихо сказал он наконец. – Мне известно, каково это – быть способным на страшные вещи. Я готовлю двадцать пять тысяч воинов к кровавой резне. Мне приходилось совершать такое, о чем я очень жалею. И еще придется. – Он бросил на нее короткий взгляд и снова уставился на свои руки. – Без сомнения, это самонадеянно, миледи, но, если мое слово чего-то стоит и если вы пожелаете, я пообещаю сказать вам, если мне покажется, что вы преступаете границы. И вне зависимости от того, примете вы мое обещание или нет, я очень прошу вас делать то же самое для меня.