Кристина Кашор - Огненная

Со своей стороны, Файер принялась мучить капитана Харта расспросами о торговце зверями Каттере и мальчишке-туманщике с разными глазами. Но Харт утверждал, что ничего об этом не знает, и в итоге Файер пришлось ему поверить. В конце концов, мальчик, по-видимому, не имел никакого отношения к приготовлениям к войне – как, собственно, и браконьер, и второй чужак, появившийся в ее землях на севере, и лучник, которому вздумалось любоваться видом из ее окон. К чему же они тогда имели отношение – это сейчас не интересовало никого, кроме самой Файер.

– Ты меня прости, Файер, – отрезала Клара. – Уверена, это все очень зловеще и все такое, но у меня нет времени ни на что, что не связано с войной или праздником. Разберемся с этим потом.

Единственным, кому было не все равно, оказался Арчер, но какой от него прок, когда он убежден, что причина всего происходящего кроется в чьем-то желании отобрать у него Файер.

Однако вскоре выяснилось, что у Клары все же нашлось время на кое-что, помимо войны и праздника. Она ждала ребенка.

Принцесса рассказала об этом Файер в Погребной гавани, чтобы рев водопада не дал никому, даже стражам, подслушать их разговор. Клара говорила прямо и спокойно, и когда Файер свыклась с новостью, то поняла, что не особо и удивлена.

– Я была неосторожна, – сказала Клара. – Мне никогда не нравились эти травы – от них подташнивает. К тому же до этого я еще ни разу не беременела – и, наверное, убедила себя, что просто не могу. И вот расплачиваюсь за свою глупость, потому что теперь меня тошнит от всего.

Файер она больной не казалась – в последние недели она как будто была в добром здравии и спокойна, как никогда. Но ей было известно, что Клара – хорошая актриса и, возможно, лучшая кандидатура для подобного происшествия. У нее есть и деньги, и поддержка, и она будет выполнять свой долг до того самого дня, как родится ребенок, и продолжит сразу после. А еще она будет сильной, уверенной матерью.

– Отец – Арчер, – добавила принцесса.

Файер кивнула. Так она и предполагала.

– Когда ты ему расскажешь, он ничего для вас не пожалеет. Ручаюсь.

– Это все не важно. Для меня важно только то, что ты думаешь. Я сделала тебе больно тем, что прыгнула к нему в постель и оказалась настолько глупа, что позволила случиться тому, что случилось?

Файер посмотрела на нее изумленно и растроганно.

– Ты совершенно определенно не сделала мне больно, – сказала она твердо. – У меня нет никаких прав на Арчера, и я его не ревную. Обо мне можешь не волноваться.

– Ты такая странная, – вскинула брови Клара.

Файер пожала плечами:

– Ревности самого Арчера всегда хватало на то, чтобы внушить мне отвращение к этому чувству.

Клара посмотрела Файер в лицо, прямо в глаза, и Файер ответила на ее взгляд с прямотой и спокойствием, чтобы Клара убедилась в ее искренности. Наконец она кивнула.

– Для меня это огромное облегчение. Прошу, не говори моим братьям, – добавила она, и впервые в ее голосе проскользнула тревога. – Они все тут же взовьются и захотят порвать его в клочья, и тогда я сама разозлюсь. У нас слишком много других забот. Худшего времени для этого нельзя было и придумать. – Мгновение она помедлила, а потом закончила мысль с откровенностью: – К тому же я не желаю ему зла. Возможно, Арчер не подарил мне всего, о чем я мечтала. Но не могу отрицать: то, что он мне все-таки подарил, было восхитительно.

Но не все готовы были с радостью принять подобный дар.

Марго, стражница Файер, спала с нею в спальне всегда, а Муза с Милой сменяли друг друга. Однажды на рассвете Файер, проснувшись, почувствовала, что кого-то не хватает, и поняла, что Мила в ванной – ее тошнило.

Файер бросилась к девушке и помогла ей убрать с лица светлые волосы. Гладя спину и плечи Милы, она постепенно совсем проснулась и начала понимать, что видит.

– Ох, миледи. – В голосе Милы зазвенели слезы. – Миледи, что вы теперь обо мне подумаете?..

Файер и вправду подумала очень многое, и сердце ее разрывалось от сострадания. Она заключила Милу в объятия:

– Только то, как мне тебя жалко. Я буду тебе помогать всем, чем сумею.

Слезы Милы превратились в рыдания; она обхватила Файер и, зарывшись ладонями в ее волосы, всхлипнула:

– У меня кончились травы.

Файер ужаснулась:

– Ты могла бы попросить у меня или у любого из целителей.

– Я бы ни за что не решилась, миледи. Мне было так стыдно.

– Тогда нужно было сказать Арчеру!

– Он ведь из господ. Как я могла докучать ему своими проблемами? – Она задыхалась от рыданий. – Ох, миледи. Я сломала себе жизнь.

Файер с бешенством подумала о беззаботности Арчера – ведь наверняка вся история не доставила ему ни малейших неудобств. Крепко обнимая Милу, она гладила ее по спине и повторяла: «Ш-ш-ш, тише, тише». Кажется, бедняжку успокаивало прикосновение к ее огненным волосам.

– Я хочу, чтобы ты кое-что запомнила, – сказала Файер. – И сейчас это важнее, чем когда-либо.

– Да, миледи?

– Ты можешь просить меня всегда и обо всем.

Только в следующие несколько дней Файер начала осознавать, что солгала принцессе. Она и вправду ничуть не завидовала тому, что Клара и Мила делали с Арчером. Но все же само чувство зависти не было ей незнакомо. Хоть она вместе со всей королевской семьей и была занята мозговыми штурмами, разработкой планов и уловок, внешне сосредоточена на деталях предстоящего празднества, а потом и войны, но внутри, в минуты покоя, Файер мучилась и не находила себе места.

Она все думала о том, каково было бы самой стать садом, почвой, укрывающей семя новой жизни. Как бы она согревала его, питала, как яростно защищала бы и как отчаянно любила это зернышко даже после того, как оно оставило бы ее тело, отделилось от нее и избрало, как распорядиться своей чудовищной силой.

Когда Файер начала замечать тошноту и головокружение, когда грудь налилась и начала ныть, ей даже подумалось, что она беременна, хотя это, само собой, было невозможно. Боль казалась ей наслаждением. А потом, конечно же, началось кровотечение и разрушило все ее иллюзии, доказав, что все это были лишь обычные приметы наступающего кровотечения. И так же горько, как Мила рыдала оттого, что беременна, Файер разрыдалась оттого, что пуста.

Собственное горе испугало ее, потому что оказалось своевольным, наполнило разум сладкими, кошмарными мечтами.

На третьей неделе декабря, в разгар приготовлений, Файер решилась, надеясь, что сделала правильный выбор.

В самый последний день месяца, который по стечению обстоятельств оказался днем шестилетия Ханны, та появилась на пороге покоев Файер оборванная и в слезах. Губы ее кровоточили, из дырок в штанах выглядывали разбитые колени.

Файер послала за целителем, но, когда догадалась, что Ханна плачет не от телесной боли, отправила его прочь, встала перед малышкой на колени и крепко обняла. Со всей возможной тщательностью постаралась разобраться в ее чувствах и всхлипах и постепенно поняла, что случилось. Другие дети дразнили Ханну тем, что ее отец вечно в отъезде, будто бы он так часто уезжает, чтобы избавиться от нее. А потом сказали, что на этот раз он не вернется. Вот тогда она полезла в драку.