Александр Лепехин - Тень сумеречных крыльев [litres]

– Болезнь? – удивилась Юлия. Потом сощурилась, разомкнула губы, сморщила изящный, тонкий носик. – Ах, рак! Боже, как же давно… – почти простонала она. И тотчас спохватилась, всплеснув руками: – Срочно! Какая дата?

Подняв смартфон напарника, удачно оставшийся в руке, Ада молча ткнула ногтем в экран. Собеседница отшатнулась и побелела – схлынула, стала одного цвета со стеной на фоне.

– Боже… – повторное обращение к высшей силе звучало еще тише, еще слабее. – Всего день. Один день. И снова вы. Так не может быть. Не бывает. Неужели… – Она дернулась, заметалась. Только теперь дозорная обратила внимание на необычный наряд гостьи.

А там было, на что взглянуть.

Облегающий комбинезон, казалось, поглощал все падающие на его поверхность фотоны. Несмотря на почти полное отсутствие игры светотени, формы – и формы, прошу заметить, изящнейшие! – он подчеркивал, а не скрадывал. Кроме того, поверх комбинезона на девушке была годно пригнанная портупея, буквально усеянная карманчиками, разъемами и креплениями – не пустыми, ясное дело. Часть непонятных устройств, населявших это гнездовье, тихонько мерцали – преимущественно жемчужным или нежно-синим. Смотрелось как минимум футуристично.

– Мы должны успеть! – вдруг резко замерла Юлия и ухватила Аду за руки. Чего той стоило не провести контрприем и не уложить хрупкую брюнетку лицом в половицы – знал бы, наверное, лишь боец спецназа в поле . Но подобные посетители в жилище Никлауса пока забегать не начали. И это, в общем, было хорошо.

– Успеть – что? – раздельно уточнила магичка, чуть меняя хват и фиксируя барышню за локти. Со стороны кресла поднялся сидевший сбоку на корточках и державший Никлауса за руку Вик. Сам старик тоже подался вперед и прислушался. А гостья крепко зажмурилась, сгорбилась, тяжело втянула воздух и прошипела-просвистела куда-то вниз:

– Ошибку. Предотвратить ошибку.

Истерик и панических атак на своем веку – oh, the irony ! – Аде довелось повидать в объеме. На случаи подобных эксцессов у нее был даже заготовлен и отработан целый арсенал спецсредств и методов. В список входили как нюхательные соли и легкие терапевтические пощечины, так и прочувствованные тирады в духе майора Пэйна (от фильма графиня фон Рихтхофен пришла в полный восторг). Впрочем, были там и крепкие дружеские объятия, и заботливые поглаживания по плечам, и даже вышитый платочек с кружевной оторочкой – сменившийся пачкой бумажных салфеток за неактуальностью.

Вот только ни паникой, ни истерикой состояние гостьи объяснить было нельзя.

Снова вспомнилась Прага. Как кричали, плакали, стонали люди, лежавшие на земле. Как опаленная взрывом женщина, зажав пустой рукав, шла, оставляя за собой кровавый след. Шла – и смотрела прямо перед собой, зная в точности, что и как с ней теперь будет. Этот взгляд порой снился, заставляя прорывать вязкий кокон подсознания, судорожно глотая реальность и смахивая с лица сон вместе с мороком.

Теперь Ада опять наблюдала его вживую.

От навалившихся, словно раненая лошадь, воспоминаний хватка ее ослабла. Юлия, уловив это движение пальцев, отпрянула невесомым ветерком, вздернула веера ресниц и произнесла уже гораздо увереннее:

– Вы все должны пойти со мной.

Опомнившись, магичка подобралась, снова досадуя на вылетевшие из головы стандартные протоколы взаимодействия. Правда, взгляд через Сумрак, скорее, обескуражил, чем прояснил ситуацию. В медленной полумгле первого слоя на месте субтильной брюнетки бился какой-то клубок перепутанных нитей. Больше всего это зрелище напоминало линии вероятности, скомканные досужим шутником в примерной форме человеческого тела. Почувствовав, что от внимательного изучения картины ее мутит, дозорная быстро скользнула взглядом в сторону. И задала вопрос:

– Все – это все мы? Без исключения? И Никлаус?

– Нет, постойте, – вскинулся тот, очевидно, отходя от шока и оживляясь любопытством. – Я готов. Правда, готов. Но, – он улыбнулся с привычной тоской, – не могу. И сие непреложно. А вот как госпожа… Юлия, верно ли я запомнил? Так вот. Как она оказалась в этих стенах, минуя входную дверь, – это уже любопытно.

– Поверьте, вам это неинтересно, – резко ответила гостья, тряхнув головой. – Ну же, давайте, идем!

Тщетно стараясь казаться ниже ростом и не совершая резких движений, Вик обошел напористую барышню сбоку.

– Ну, вообще это не очень вежливо, – произнес он максимально мягким тоном. – Старших надо уважать. А знаете, сколько Нику лет? Ничего, что я вас так – Ником? – обернулся он к хозяину.

Тот одобрительно кивнул, и перевертыш продолжил:

– В общем, наш гостеприимный дедушка – почетный гражданин Византии и заслуженный феномен нашей с вами реальности. Да он на этой фатере уже веков шестнадцать кукует! Потрафьте любопытству. А мы обещаем обдумать и помочь. В меру сил.

Кажется, упоминание Византии возымело действие. Перестав сверкать своими темными изумрудами, Юлия опустила плечи и вся как-то обмякла.

– Шестнадцать веков… – Она, покачиваясь, подошла к креслу и села на освободившуюся банкетку. – Я вас понимаю. Столько времени… – Она потерла лицо ладонями, выпрямилась, сложила руки на колени. – Но давайте действительно по порядку.

Для простоты понимания.

После того как Эрнест отправил ее домой, девушка не сразу пришла в себя. Она лежала на кровати в одежде, стянув только сапожки, и малоосмысленно лупала глазами, пытаясь понять, что это ее так сморило. А потом, едва наваждение стало спадать, Юлия снова услышала Зов. И пошла по нему.

На улице, конечно же, стоял импозантный и неотразимый господин Смолин. Он словно бы весь мерцал неким загадочным, потусторонним сиянием, по краям исходившим не менее загадочной и потусторонней тенью. Ничего прекраснее девушка в жизни своей не видела, и ее необоримо потянуло к мужчине. Прижаться, приникнуть, пасть в объятия…

Все эти глупости вылетели из головы стаей спугнутых галок, когда Эрнест вдруг ощерился, блеснул зрачками и отскочил на добрую пару шагов – ровно как стоял, спиной вперед. Он смотрел на нее, будто не веря своим глазам, и нижняя челюсть его, до того момента зачем-то неудобно вывернутая, теперь просто ходила вверх-вниз. Словно ее владелец силился что-то сказать – и не мог.

Потом Юлия ничего не помнила. Очнулась уже в больнице, когда ее привели в чувство, начав осматривать и опрашивать. Новость о раке восприняла с недоверием – что было естественно. Немножко поскандалила, немножко поплакала. Выпила снотворное, предложенное врачом, и снова задремала, тревожно и неуверенно.

И снилось ей, что она сидит в каком-то парке – или, скорее, сквере. Сидит прямо на траве, посреди овальной полянки, полунакрытой над головой древесными кронами. Сидит – и смотрит на воробья, скачущего прямо возле ее ступней, косящего черной бусинкой глаза и клюющего что-то на земле.