Лесса Каури - Золушки при делах [litres]

– Давай руку… Еще чуть-чуть… Я тебя сейчас сдерну. Готов?

– Готов…

К тому моменту, как Веславу удалось рывками стащить плотное тело рю Кравитца на край штыря, Сандр был бледен как мертвец, что вовсе не мешало ему шипеть сквозь зубы ругательства. К удивлению оборотня, потомок древнего аристократического рода выражался как пьяный матрос, т. е. виртуозно, образно и не задумываясь. Ругался он до того момента, когда наконец сорвался со штыря и ухнул вниз, издав единственный за прошедшее время крик боли. Невольно почувствовав к товарищу уважение, Весь крикнул:

– Держись!

И с усилием вытянул из пролома сначала себя, а затем Сандра. Оба, задыхаясь, повалились на ступени.

– Долго ты собирался там висеть? – отдышавшись, поинтересовался Гроден.

Рю Кравитц поморщился и промолчал.

Оборотень покосился на него. Не хотел парень звать на помощь, ясно. Думал, сам выберется, а не вышло!

– Слушай, все спросить тебя хочу, – Весь скинул с себя курсантскую куртку и, отодрав рукав от рубашки, принялся перетягивать ему плечо, – почему ты Закасу тогда, в больнице, в рожу дал? Ты же за фаргу заступился, не за человеческое дитя!

– Дитя – оно дитя и есть! – покачал головой Сандр. – Ну как тебе объяснить, серый… У меня две сестренки-близняшки в таком же возрасте, как та рыжулька. Я тому, кто их обидит, глотку зубами порву не хуже оборотня!

– Венец творения – люди, говоришь? – уточнил Гроден, скрывая улыбку – отчего-то на душе у него было хорошо. – Зубами, говоришь? И в чем тогда между нами разница?

На туалетном столике в шахматном порядке были расставлены шкатулки и футляры, пеналы и сундучки: Ее Светлость рю Филонель задумчиво разглядывала драгоценности, подаренные ей королем. Тонкие пальцы герцогини сладострастно перебирали аграфы и броши, ожерелья и цепочки, подвески, серьги, браслеты, шпильки, заколки, медальоны, пудреницы и пряжки. Пожалуй, она могла бы вспомнить историю каждой вещи… если бы захотела.

Аграф с филигранью и драгоценными камнями полетел в сторону. Агнуша резко встала и, подойдя к окну, распахнула створки. Ночь была прохладна, как объятия неродной матери, а где-то там, в Лималле, пахло травой, вечной зеленью и хвоей лесов. И луга в горах казались цветными озерами, в которые хотелось упасть, раскинув руки и утонув взглядом в глубинах небес. Тоска, ставшая привычной, острой иглой впилась в сердце. Что толку тянуть время, когда и так все ясно?

Эльфийка дотронулась до своего лица, гладкого, нежного. Юного – для тех, кто не умел видеть за красотой возраст опытной женщины. В жизни каждого наступает момент для проигрыша, но не у каждого хватит сил и гордости принять его. У нее, Агнуши, хватит, вопрос в другом: хватит ли их на второй, если таковой случится?

Герцогиня вернулась к туалетному столику и ладонью перемешала украшения. Да, их историю она помнит, а им, бездушным и дорогим, все равно. Поэтому прочь сентиментальные воспоминания!

Она перешла в кабинет, села за стол, развернула зеркало связи и коротко оглядела себя: так и провела ночь в изящном бело-черном платье и гарнитуре из черных брильянтов. Не переодевалась, поскольку спать не ложилась, лишь распустила волосы, чтобы дать голове и шее отдохнуть от высокой прически.

Сигнал вызова не успел отзвучать, как зеркало затуманилось дымкой, из которой выплыло лицо советника Мудрейшего по личным вопросам. Лицо незаспанное, с обычным выражением делового человека. Глядя на Ксариона, герцогиня почувствовала зависть: счастлив тот, кто ощущает себя на своем месте днем и ночью!

– Тени плохих снов да не коснутся вас, советник Перкатипотль, – приветствовала она его, – прошу прощения, что помешала работать!

– Вы в некотором роде тоже моя работа, Агнуша, – любезно улыбнулся Ксарион, – во всяком случае, до тех пор, пока не сообщили об отказе от моего предложения.

– Как раз об этом я хотела поговорить, – серьезно кивнула эльфийка. – Признаюсь сразу: я не собирала информацию о моих конкурентках и ничего не знаю об их кланах, возрасте и способностях. Мне это неинтересно по одной простой причине: я – это я, советник. Но я уверена, среди них не найдется ни одной с опытом таким же уникальным, как мой!

Ксарион взглянул на нее в некотором изумлении.

– Что вы имеете в виду?

– Мою жизнь в Ласурии. Мою жизнь рядом с королем Ласурии, – твердо сказала герцогиня. – За прошедшие годы я изучила Его Величество достаточно, чтобы предугадать любые действия или реакцию на то или иное известие. Это полезное умение для женщины, любящей получать подарки… – Она коснулась пальцем длинной серьги, и черный бриллиант загадочно заискрил. – Вкупе с остальными достоинствами оно превращает меня из кандидатки в победительницу конкурса.

– Вы предлагаете мне сделку? – сухо уточнил Ксарион.

Агнуша покачала головой.

– Каскарты свидетели, я не толкаю вас на должностное преступление, советник! Если мое предложение не понравится Мудрейшему – я останусь прозябать на окраинах Тикрея, и вы больше обо мне не услышите. Я просто прошу передать ему мое условие…

Так вот он какой – прыжок в обжигающе холодную воду! Для нее таким прыжком стала последняя фраза.

Мир на мгновение замер.

На линию судьбы упала тень…

Назад дороги нет – только вперед!

Герцогиня сжала губы, распрямила плечи и встретила испытующий взгляд Ксариона с истинно королевским достоинством.

Советник откинулся на спинку кресла, сцепил пальцы перед собой.

– Я вас слушаю, дочь клана рю Филонель.

– Я согласна на все условия, предложенные Мудрейшим, и буду ему верной спутницей в веках, подругой, советчицей и матерью для его детей, сколько бы их ни было, при условии, что других кандидаток он не рассматривает, – холодно проговорила она.

Не желала такого мороза в голосе, однако ощущение обжигающе холодной воды оказалось сильнее умения владеть собой. Впрочем, возможно, это было и к лучшему. Если уж проигрывать – то проигрывать не как фаворитка короля, а как королева!

Ксарион Перкатипотль помолчал, разглядывая свои пальцы. Затем вздохнул и констатировал:

– Теперь мне нужно время обдумать ваши слова, Агнуша… Впрочем, долго это не продлится, обещаю!

Эльфийка вежливо склонила голову и произнесла лишь одно слово:

– Благодарю!

Советник прервал связь, не прощаясь, а зеркало снова стало простым зеркалом, в котором Ее Светлость взглянула себе в глаза. Глаза опытной женщины в возрасте.

Посадка цветов открыла сезон труверов и менестрелей, длящийся до наступления летней жары. В этот период столичный магистрат не собирал пошлину за выступления на улицах города, поэтому из всех уголков Тикрея стекались в Вишенрог странствующие труппы и артисты-одиночки. Отовсюду раздавалась музыка, кричали, перекрикивая друг друга, ярмарочные зазывалы, поэты, возводя очи к небу и растягивая слова, читали стихи и баллады, уличные циркачи давали представления прямо на городских площадях.