Лесса Каури - Золушки при делах [litres]

– Пускай у нас нет сердца, но мы живы, – шепчет Грой, накрывая ее тяжестью своего тела, – и сейчас я докажу тебе это…

На вершине Безумной клубился туман: утром – разбавленный нежными розово-оранжевыми красками, днем – белый как парное молоко, вечером – с оттенком сизо-серого, а ночью – седой и пугающий. Первые годы учения Ясин и Ники не покидали гору, на ощупь изучая скалы, края обрывов и расселин, камни на пути. Спустя пять лет они уже безошибочно спускались к основанию Безумной и поднимались обратно по узкой тропе, шедшей между камнями и трещинами. Спустя десять – научились не видеть туман, как будто его и не существовало.

«Зримое не существует для тех, кто владеет Силой, сравнимой с вашей! – говорил Белый старец. – Но разум – гордец! Он обманывает вас, тасует картинки, как карты, держа в рукаве великую пустоту и не рассказывая о том, что только вы можете вылепить из нее реальность…»

Ники, которая однажды чуть было не сорвалась в расселину, прекрасно помнила «великую пустоту», неожиданно оказавшуюся под ногами, и чувство мгновенного страха, похожего на змеиный укус. В тот раз Ясин, каким-то наитием оказавшийся рядом, вслепую ухватил ее за шкирку, не дав упасть. Этот страх оступиться после долго отравлял ей жизнь. Одно дело – сознательно ступить в пропасть, желая докричаться до мастера, который отказывает тебе в обучении, но совсем другое – лишиться здоровья и жизни по собственной глупости и прихоти случая. Боялась она ровно до тех пор, покуда не овладела собственным Даром до той степени, что стала применять его не задумываясь. Еще не единожды она срывалась и… левитировала, не давая себе упасть и разбиться, изгоняя чувство страха чувством собственного могущества, не единожды заставляла землю оказываться под ногами после такой высоты, падение с которой не пережило бы ни одно живое существо.

Лежащий под горой мир казался придуманным. Где-то там шли войны, меняли границы государства, и птицы снимались в полет – а здесь царили покой, туман, голос и воля Белого старца.

– Тебе не жалко ее? – спросила однажды Ники, наблюдая, как Ясин свежует косулю, которой приказал выйти из леса. – Ведь она выполнила твой приказ.

– Ты хочешь голодать, Ники? – насмешливо посмотрел он на нее, продолжая орудовать ножом. – К твоим услугам ягоды и корешки, а мне нужно мясо!

– Я не хочу голодать, – качнула она головой, – я просто думаю дальше тебя…

– Это как? – удивился он.

– На зов нашей Силы выйдет любой, – она смотрела за горизонт, и казалось ей, оттуда торопятся к ней смешные неуклюжие фигурки, бегут, падают, поднимаются, снова бегут…

– И? – Ясин опустил нож, глядя на нее. Руки у него были по локоть в крови.

– И мы сможем убить любого, – тихо сказала Ники, поднялась с камня, на котором сидела, и ушла бродить по горе, смотреть на облака, бесконечно меняющие форму.

Зорель нашел ее ближе к вечеру, протянул кусок жареного мяса, завернутый в лист лопуха, и флягу с водой.

– Я спросил его о том, что ты сказала, – помолчав, произнес он, – и знаешь, что он ответил?

Мясо было восхитительно на вкус, однако Ники, перестав жевать, посмотрела на Ясина.

– У таких, как мы, не должно быть сердца, – пожал плечами тот, – только Великая Целесообразность поступать именно так, а не иначе. И знаешь, мне кажется, он прав! Когда ты можешь сметать народы и разрушать материки, нельзя поддаваться эмоциям!

– Мы не умеем сметать народы и разрушать материки! – сердито ответила Никорин.

– Научимся, – усмехнулся Зорель.

После открытия картинной галереи на мансардном этаже трактира «У старого друга» в обоих кварталах – мастеровых и белокостных, – на границе которых и располагалось здание, стали встречаться странные люди с ошарашенным выражением на лицах, которые выглядели так, будто забыли, куда идут. Все они перед этим посещали выставку, слава о которой разнеслась по Вишенрогу всего за пару первых дней экспозиции.

Мастер Вистун впервые выставлял работы, доселе обретавшиеся исключительно у него на чердаке. И горожане отстаивали длиннющую очередь, чтобы попасть в мансарду, меняли друг друга, позволяя женщинам и детям отдохнуть и отведать трактирных яств, требовали закуску и напитки навынос, дабы промочить глотки перед прикосновением к искусству. Мастеру Пиппо пришлось в срочном порядке нанимать прислугу и повара себе в помощь. К делу привлекли его младшую дочь Персиану, славившуюся семейной любовью к вкусным, воздушным и сладким десертам.

Мальчишки-разносчики волками при отаре бегали вокруг очереди в галерею, предлагая похожие на свадебные платьишки пирожные-безе с малюсенькими розочками наверху, румяные рогалики с повидлом, маленькие и удобные баклажки с горячим и холодным морсом. Очередь на все голоса и звуки развлекали труверы и менестрели, а чуть в отдалении пристроились раскрашенный шарабан и накрытый полотнищем фургон, обитатели которого без отдыха показывали спектакли и разыгрывали смешные сценки.

Жизнь не замирала в трактире и с наступлением темноты. В теплом свете свечей и камина, украшенного традиционным ласурским орнаментом, состоятельные жители кварталов вальяжно ужинали бараньей лопаткой с базиликовым повидлом, оладьями с ванильно-яблочным кремом, перепелками в кляре. Заведение мгновенно стало модным – на тех, кто не посещал «Старого друга», вишенрогцы смотрели как на предателей.

– Ники, дай мне руку, я ничего не вижу! От, демоновы ступени! Какого Аркаеша мы здесь оказались, а не в зале?

– Ваше Величество, умоляю, тише! А не то нас арестуют как взломщиков! Ну подумаешь, ошиблась немного!

– Короля арестовать нельзя!

– Дрюня, кто будет разбираться, если нас поймают?

– Тише вы! И правда услышат!

– Отчего Твоему Интриганскому Величеству было не прийти сюда днем, а? При свете, как все порядочные граждане?

– Я не могу так явно показывать свой интерес к картине, написанной простолюдином на сомнительную тему, глупый ты шут!

– Ой! Ой-ей!

– Да что ж вы орете, как у себя во дворце!

– Его Раскормленное Величество наступил мне на ногу! Твое Величество, изволь сойти! Нога неудобная!

– Тьфу…

Наконец ступени были преодолены. Король и шут, ведомые архимагистром Никорин, перенесшей их из замка на ступени мансарды, вошли в пустой зал. Из окон в крыше струился лунный свет, в котором танцевали пылинки, но сама комната была погружена в темноту, не позволяющую разглядеть картины.

– Ники! – возмутился Его Величество.

– Сейчас, – улыбнулась та, стряхнула с кончиков пальцев магических светляков.

В полете они разделялись на два или три, усеивая потолок до тех пор, покуда помещение не залил яркий свет.