Джосайя Бэнкрофт - Рука Сфинкса [litres]

Взволнованная и растерянная, Эдит старалась не смотреть, как Сфинкс возится с ее рукой.

– Это не рекруты, сэр. Это мой капитан и его команда.

– Циклоп, наркоман, ход и старуха, которая потеряла ремень. Отличная команда.

Ирен подтянула и скрутила штаны на талии – движение говорило о том, что ей хотелось бы скрутить Сфинксу шею. Волета похлопала амазонку по руке, успокаивая.

– Парень кажется прекрасным кандидатом на глаз. У меня как раз есть такая вещь – отличный окулярный движитель, отторгнутый предыдущей хозяйкой.

– Отторгнутый? – переспросил Адам, изумленный тем, как быстро разговор перешел на него.

– Инфекция выпихнула глаз из ее головы, но не переживай, мой мальчик, движитель в идеальном состоянии.

– Он отпетый трус и вор, – проговорила Эдит, едва не сорвавшись на крик. – Он возьмет твой замечательный движитель и заложит без раздумий.

Адам болезненно вздрогнул от слов старпома. Он понимал, что́ пытается сделать Эдит, но пожалел, что она не изобрела недостаток, не столь похожий на правду.

– Но ты его не вышвырнула из команды?

– Он отрабатывает долг.

– А ходка? Она-то хоть больная?

– Совершенно здорова, если не считать мертворожденной совести. Мы этим утром были в шаге от того, чтобы бросить ее на каком-нибудь карнизе.

– Да что ты говоришь! – ответил Сфинкс, позабавленный.

– Это правда. – Волета гордо вздернула подбородок. – Но если вы раздаете движители, я бы хотела дополнительную пару рук.

– Серьезно? И для чего?

– Чтобы я могла вальсировать с мужчиной и бить его по почкам одновременно. – Она маниакально ухмыльнулась. – Это было бы замечательно. Он такой: «О, дорогая, кто-то бьет меня в нутро!» А я такая: «Кто бы это мог быть?»

– Видишь – она бессердечная, – подытожила Эдит.

– Ну что ты так ощетинилась, Эдит? – спросил Сфинкс, орудуя дрелью. – Они же тебе нравятся, не притворяйся. Ты ведешь себя так, будто мои дары – наказание. Но ты же знаешь, что мои условия всегда справедливы, а ожидания разумны.

Ослабив последний болт, Сфинкс снял движитель с ее плеча и передал Байрону, чье поведение сделалось весьма раболепным.

Эдит, побелев и блестя глазами, коснулась плеча, где покрытая шрамами багровая кожа сморщилась вокруг четырех отверстий. Она не верила, не хотела верить, что руку удалили без особых промедлений. Это была слишком важная вещь, чтобы открутить и унести ее прочь вот так, запросто. Не было даже крови, отмечающей потерю, – только утрата равновесия и ужасающая легкость.

Байрон отнес полусогнутую, безжизненную конечность на стол Сфинкса и положил с почтением, как цветок на могилу.

– Я разочарован. – Голос Сенлина, чистый и громкий, всех застал врасплох. Вспомнив о своем поручении, Фердинанд ринулся к капитану «Облака», который знай себе продолжал: – Я шел через Башню и видел ваши могучие творения. Но я даже не думал, что их плоды будут растрачены на такое тщеславие! – Последние слова он прокричал в молочно-белое стекло Фердинандовой физиономии. Ходячий локомотив развел руки так, что голова Сенлина оказалась между ними. Он словно собирался выдавить нахалу мозги.

Лишь когда Фердинанд начал сближать ладони, Сфинкс вмешался, сделав едва заметный знак. Ладони машины, широкие, как стиральная доска, остановились на волосок от Сенлиновых ушей.

– Это не моя Башня. Но пожалуйста, продолжай, – сказал Сфинкс.

– Башня – это генератор электричества. Цоколь качает воду, Салон ее нагревает, Купальни распределяют пар, а турбина Нового Вавилона порождает ток. Уверен, другие кольцевые уделы как-то содействуют процессу. Ваши машины делают это возможным, но большую часть работы выполняют мужчины и женщины – среди них есть и рабы, и свободные, которые тратят на эту бесполезную индустрию здоровье и состояние. А на что уходит электрический ток? Он истощается на вашем пороге. Все эти лампы, что горят в коридоре, впустую освещают залы, где нет ни души, – вот для чего вам нужно столько жертв? Как благородно! Как достойно!

– Я согласен, – сказал Сфинкс.

– С какой частью?

– С той, с которой можно согласиться.

Нырнув под руку Фердинанда, Сенлин подошел к Сфинксу. Байрон предупреждающе вскрикнул, но Сенлина это не смутило.

– У вас есть все эти машины, эти мощные самоходные локомотивы, которые, я уверен, способны на демонстрацию невероятной силы. – По мере того как расстояние между ними сужалось, перевернутое отражение Сенлина росло в чаше Сфинксова лица, словно насмешка. – Взять хотя бы колосса в порту. Держу пари, он и еще парочка таких же могли бы заменить всех ходов в Башне. Вы могли бы освободить людей от тяжелой работы, если бы позволили своим прислужникам трудиться ради общего блага.

– О, умоляю, не надо притворства, – сказал Сфинкс и наклонился так близко, что Сенлин увидел, как отражение его лица расширилось, распалось на части, а потом снова возникло, большое и уже не перевернутое. До чего же странно, что от этого изображения исходила угроза. – Тебе наплевать. И на ходов, и на народ, который крутит педали ради пива и рвется поучаствовать в представлении. Тебе на самом деле на всех плевать, даже на твою так называемую команду.

– Разве? – Сенлин приказал себе не отводить взгляда от дрожащих блюдец собственных глаз.

– Ну конечно. Я это докажу. – Жужжащий голос Сфинкса повеселел. – Но почему бы нам не продолжить разговор в более удобной обстановке?

Сфинкс провел их через короткий вестибюль.

– Мы ее вернем, – успел прошептать Сенлин Эдит на ухо.

Скользнув по нему ошеломленным взглядом, она немного успокоилась.

Они вошли в традиционную во многих отношениях музыкальную комнату с мягкими креслами, веселым пламенем в очаге из глазурованного кирпича и гобеленами, изображающими сцены игры на разных музыкальных инструментах. Но там, где разумно было ожидать фортепьяно, стояло иссохшее дерево.

Земляной холм, из которого оно «росло», громоздился на полу, словно сметенный метлой. Линза «рыбий глаз» в потолке бросала на дерево бледный оранжевый свет. Миндалевидные листья украшали верхушку и лежали, иссохшие, на плитках пола со всех сторон от скрюченного ствола. Самым странным было то, что из почвы торчали клавиши пианино, словно грибы.

Волета рискнула подойти и вырвать одну из земли.

– Это фортепианное дерево?

Байрон забрал у нее клавишу ловким рывком и вернул в гнездо в земле.

– Это разновидность ясеня. Ее подарил Зодчему один его каменщик. – Олень стряхнул грязь с металлических ладоней, которые зазвенели, как напальчиковые тарелки. – Первоначально это была просто веточка в горшке, который стоял на фортепиано Зодчего. Но через несколько месяцев фортепиано расстроилось. Когда Зодчий попытался открыть инструмент, он обнаружил, что корни саженца пробили крышку и опутали струны. Зодчий не смог их вырезать, поэтому он решил пожертвовать инструментом, на котором продолжал играть, пока дерево не заглушило последнюю ноту.