Джосайя Бэнкрофт - Рука Сфинкса [litres]

К тому времени, когда она приготовилась, в гостиной за дверью уже было темно, а во всех комнатах настала тишина. Волета надела свою ночнушку для бродяжничества, грязную и оборванную от ползания сквозь стены, и забралась в открытое вентиляционное отверстие.

Не успев уйти далеко, она услышала голоса. Адам и Эдит разговаривали, и их беседу вентиляция передавала ничуть не хуже переговорных труб на корабле. Волета повернула голову к шахте, которая вела в комнату брата, и прислушалась. Сперва ей удалось услышать слова брата:

– Она в опасности?

Волета сразу поняла, что Адам говорит про нее. Он всегда говорил о ней таким серьезным и усталым голосом.

– Честно говоря, нет, Волета слишком незрелая и ненадежная. Сфинкс ищет надежные души, которые можно как-то улучшить.

– Улучшить души… Это не ее случай.

Было странно слышать, как ее брат и та, кого она считала другом, говорят о ней столь откровенно. Более того, Волета не узнавала себя в человеке, которого они описывали. Она, вообще-то, считала себя очень надежной и незрелой лишь в том, что касалось отказа бездумно копировать нелепое и ханжеское поведение взрослых, которые в глубине души оставались избалованными детьми. Вовсе она не незрелая; у нее есть выдержка, ради всего святого, и она не боится давать отпор нахалам. Это подтверждалось тем, что она менялась к лучшему; она росла и чему-то училась, она стремилась выйти за рамки своей отваги. Как же сильно, оказывается, ее задел тот факт, что брат – ее родная плоть и кровь – не мог этого признать!

Волета уже начала отворачиваться, стиснув зубы и слыша звон в ушах, когда опять раздался голос брата:

– С Волетой все в порядке. Она достаточно надежная и совершенно точно добрая, а иногда бывает даже полезной. Пообещай, что не оставишь ее на каком-нибудь карнизе.

– Ну что ты! Никогда.

– Даже если она будет тебя бесить.

– Она часть моей команды, Адам, и я несу за нее ответственность.

Волета почувствовала себя абсолютной дурой. Она не просто виновна в подслушивании, она еще и без малейших колебаний сделала необоснованные выводы о людях, которые ее любили. Она действительно так не уверена в себе? Несмотря на их разногласия, Адам всегда был верным братом. Она никогда не относилась к нему так, как он того заслуживал.

Акробатка поползла дальше, и вскоре знакомые голоса затихли и слились с гулом, который в доме Сфинкса не прекращался никогда.

Сфинкс ждала ее под фортепианным деревом. Волету немного удивило, что ее подруга избавилась от просторного одеяния и маски-зеркала. Впрочем, все правильно. Какой смысл продолжать маскарад? И все же должно было пройти некоторое время, прежде чем образ Сфинкса в ее голове начнет соответствовать реальности.

– Прежде чем ты спросишь, дорогая, – я попросила Байрона принести чайный поднос лично для тебя. – Сфинкс взмахнула рукой в сторону серебряного подноса, прислоненного к спинке кресла у камина.

Подойдя к нему, Волета с разочарованием обнаружила, что это самый обыкновенный поднос с плетеными ручками и утонченной филигранью.

– И как я буду на нем летать?

– Мне тоже это очень интересно, – согласилась Сфинкс, ломая руки в притворном беспокойстве.

Она продемонстрировала Волете самоцветную улыбку.

– Я хотела прокатиться на твоем…

– …на моем левитаторе? Не говори ерунды.

– О, вот не надо этого самодовольства! Ты же знала, о чем я прошу.

– Знала. И нет, ты не можешь прокатиться на моем чайном подносе.

– Вот как все обернулось, да? – Волета уткнула кулаки в бедра и склонила голову набок. – Ладненько. Можно мне посмотреть на молнию?

– Да, можно, – сказала Сфинкс, и ее левитатор чуть наклонился, изображая поклон.

Волете нравилось думать, что у нее хорошее чувство направления. Но логово Сфинкса представляло собой такое сбивающее с толку собрание комнат, проходов и лифтов, что она давным-давно отчаялась найти дорогу назад. Если Сфинксу придет в голову ее бросить, она однозначно заблудится.

По крайней мере, ей хотелось, чтобы Сфинкс в это верила.

В голове у Волеты сложилась достаточно четкая схема расположения главных примечательных мест. В устройстве жилища Сфинкса ощущалась некая закономерность. Модели кольцевых уделов занимали два уровня. Еще один этаж, на котором и располагались их апартаменты, включал в основном жилые помещения и необычайно унылую конюшню. Лаборатории Сфинкса и его личные покои занимали три этажа под ними и так далее.

Этим вечером они оказались в новой части, которая, как считала Волета, располагалась на два уровня ниже фортепианного дерева и в пятнадцати – нет, шестнадцати – дверях от подъемного коридора.

– Я слышу, как ты считаешь, – сказала Сфинкс, поворачивая диск так, чтобы их с Волетой взгляды встретились. Девушку, которая бормотала себе под нос так тихо, что едва слышала сама себя, впечатлила острота золотого уха подруги. – Планируешь побег или кражу со взломом?

– А тебе бы это понравилось? – не дрогнув, ответила Волета.

– Не будь такой глупой.

– Да, я считаю двери. Не люблю блуждать и не люблю, когда мне морочат голову. А ты? Тебе нравится, когда ты не понимаешь, где находишься?

– Нет, но еще мне не нравится, когда люди у меня за спиной что-то бормочут.

Волета вскинула руки:

– Как скажешь. – Она указала на следующую дверь, мимо которой они прошли. – Семнадцать! Я ничуточки не понимаю причин твоей паранойи. Ты живешь в неприступной секретной крепости, которую охраняет армия послушных машин. По твоим словам, у тебя есть глаз в каждом окне и человек в каждом порту. Восемнадцать! Ты сидишь на самой вершине горы. Все, кто ниже, либо убеждены, что тебя не существует, либо в ужасе от мыслей о твоем существовании. Ну что я, или капитан, или кто-то другой можем сделать, чтобы навредить тебе? Девятнадцать!

– Я бы предпочла бормотание. Мне надо кое-куда заглянуть, прежде чем мы доберемся до яслей, – сказала Сфинкс и ускорила полет.

– Я буду очень зла, если не увижу сегодня молний! – крикнула Волета ей вслед.

Коридор сузился, потолок опустился, и общий гостиничный облик помещений, отмеченный скромными картинами в благородных рамах, лепниной и вездесущими розовыми обоями, внезапно сменился на более домашний. На обшитых деревянными панелями стенах висели силуэты в овальных рамах. Профили были довольно типичные: дети с выступающими лбами и маленькими подбородками, остроносые женщины и усатые мужчины. Только последний в ряду выделялся благодаря наличию рогов. Конверты, несколько кистей и красивая жестянка с маслом лежали на столике возле двери, в которую Сфинкс вошла без стука.

Сразу стало ясно, что они попали в личные покои Байрона. Комната была теплой и достаточно уютной, хоть и безоговорочно холостяцкой. Карточный столик стоял у пузатой печи. Красная куртка свисала со стула, который стоял перед трехногим мольбертом. На сиденье лежала палитра, и пятна краски сияли, как будто драгоценные камни без оправы на подносе ювелира. Модели кораблей заполняли полку, бумажные паруса раздувались на воображаемом ветру. В воздухе пахло заваривающимся чаем. Кто-то напевал себе под нос.