Джосайя Бэнкрофт - Рука Сфинкса [litres]

– О, не надо так. Это слишком топорно. Родион время от времени делал то же самое. Говорил равнодушный комплимент, и как-то само собой получалось, что ты обязана порадовать его в ответ. – Волета не стала уточнять, что девушки, которые и впрямь пытались это сделать, надолго в «Трубе» не задерживались.

– Нет, я абсолютно искренен. Твое выступление было приятным, почти искусным, но не особо дерзким.

А вот теперь Волета обиделась:

– Если вы и впрямь видели шоу, то знаете, что трюки не были его главной частью. Мне приходилось тратить половину усилий на гримасы и ужимки для толпы: встряхивать волосами, дрыгать ножками. Тупицы приходили не для того, чтобы увидеть отвагу, они глазели на девушку в трико. Как и вы, по всей видимости.

Смех – Волета решила, что это смех, – раздавшийся из-под маски Сфинкса прозвучал как трескучий шум помех.

– Что ж, теперь у тебя нет ни волос, чтобы на них отвлекаться, ни публики, которую надо ублажить, ни трико, чтобы демонстрировать фигуру. Или есть еще оправдания твоей заурядности как акробатки?

– Нужна демонстрация? Ладно. Я тебе покажу отвагу, старая ты ложка.

– Прошу, – сказал Сфинкс и взмахнул маленькой рукой, указывая на дерево с кривыми ветками.

Иногда дружба возникает как цветок в саду: ее сажают и добросовестно возделывают. Из окружающей почвы выпалывают любых соперников. Потом, через недели и месяцы постепенного роста и кропотливой обрезки, цветок распускается. Такая культивируемая дружба приятна и удобна, пусть и не очень долговечна.

Но бывает так, что дружеские отношения возникают спонтанно, как яйцо в гнезде или веснушка на руке, – и они часто оказываются загадочными для обеих сторон, которые понятия не имеют, откуда взялась эта внезапная привязанность.

Так и вышло у Волеты со Сфинксом.

После того первого вечера, который Волета провела, кувыркаясь в верхушке дерева, в то время как Сфинкс аплодировал и подначивал ее продвигаться все выше и выше, все дальше на ветвях, все более тонких, парочка быстро подружилась.

Их приятельство было воинственным, часто переходило в перепалки, но оно напоминало обычную дружбу в одном аспекте: они всегда стремились быть в компании друг друга. Каждый вечер, притворившись, будто идет спать, Волета выскальзывала из спальни сквозь стены и пробиралась в музыкальную комнату Сфинкса.

Понятное дело, почему Волете нравился Сфинкс: он был полон решимости развлечь ее. Пристрастие Сфинкса ко всему новому превосходило ее собственное. Вместе они исследовали его лабиринт апартаментов и комнат, наполненный до сих пор не исчерпанным ассортиментом украшений, экспериментов и чудес. В словах они себя не сдерживали и предпочитали обходиться без показной вежливости. В основном они препирались.

Сфинкс был несравненным гидом, наделенным колким умом. Если Волета пыталась изображать немногословность или застенчивость, он осыпал ее притворство безжалостными насмешками. Но при этом позволял и даже поощрял любопытство Волеты и ее ненасытный аппетит к играм.

Почему она нравилась Сфинксу – вопрос более сложный.

Наступила особая ночь, четвертая после их прибытия, когда Сфинкс повел ее кружным путем через комнаты, которые были устроены по подобию расположенных внизу кольцевых уделов, если верить его словам. Все они были ей незнакомы. Одна «удельная комната» целиком состояла из стекла. Дома выглядели как перевернутые чаши для пунша. В этих хрустальных юртах не было видно ни единой непрозрачной двери или занавеса. Непрозрачными были только люди: нарисованные фигуры, запечатленные в различных формах покоя и отдыха.

И все они были в чем мать родила. Волета не переставала хихикать.

В модели по соседству пол покрывал рыхлый белый песок, который образовывал небольшие дюны и долины. По словам Сфинкса, все конструкции здесь были сделаны из песка, скрепленного только водой. Когда Волета, проходя под аркой, задела ее, половина обвалилась, просыпалась ей на плечи.

Она встряхнулась и заявила веселому Сфинксу, что хотела бы поговорить со строителями об их дрянной работе.

В следующей комнате все свободное пространство от пола до потолка занимала единственная машина, чьи поршни и маховики неустанно двигались как безумные, а капли масла стекали на пол, словно слюни. Устройство напоминало перевернутого на спину медного жука с баком вместо грудной клетки и трубами вместо лап. Циферблаты приборов, сгруппированные, как глаза паукообразных, трясли стрелками над иллюминатором с мутным стеклом, которое не выдавало своих секретов, как бы Волета ни вглядывалась.

Цель этой машины, как объяснил Сфинкс, состояла в том, чтобы держать человека погруженным в сновидения. Волета заявила, что это бездарный способ прожигания жизни. Сфинкс не возражал.

Волета была бы рада построить замок из песка или вскрыть двигатель сновидений и поглядеть на его ужасную механическую начинку, но Сфинкс пообещал, что покажет ей нечто еще более интересное. А потом прибавил, что надо поторопиться, если она хочет вернуться в постель до завтрака.

Они никогда не договаривались держать свои вылазки в тайне, и все-таки это казалось правильным. Волета не сомневалась, что, если про ее ночные странствия узнают, за этим тотчас же последует строгий выговор в исполнении Эдит либо Адама, который, впрочем, в последнее время сделался до странного отчужденным. Неужели это из-за какого-то ее поступка?

Наверное, Адам всего лишь расстроен открытием относительно капитанских привычек. Преклонение, с которым ее брат относился к Сенлину, должно было усилить разочарование, а не ослабить. Волете капитан нравился, но она понимала, что желание куда-нибудь сбежать иной раз принимает асоциальные формы. Ну разве ее выходки в чем-то превосходили его наркотические сеансы? Да, это было трагично и рискованно – а разве не трагично до конца своих дней сидеть на попе ровно и мечтать о долгой жизни?

Тем не менее, покуда «мистер Уинтерс» и Адам не знали о ее экскурсиях, у них не было причин волноваться, а у нее – умирать от скуки.

Сфинкс стоял перед белой дверью, неотличимой от остальных дверей его невозможного «отеля». Покопавшись в недрах черного одеяния, он вытащил золотой ключик.

– Сейчас ты увидишь то, чего никто не видел целый век.

– Я не люблю подарки.

– Ну да, разумеется. Подарки – это приманка, не так ли? Они как сыр в мышеловке, – сказал Сфинкс жестяным грохочущим голосом, к которому Волета успела привыкнуть. – Я бы никогда не оскорбил тебя подарком.

– Подожди, – сказала Волета, вскидывая руки. – Я хочу убедиться, что мы понимаем друг друга.

– Я полностью тебя понимаю.

– Тогда ты знаешь, что я собираюсь разочаровать тебя. – Волета пыталась признаться в этом беспечно, чтобы слова не прозвучали угрожающе.