Джосайя Бэнкрофт - Рука Сфинкса [litres]

Интересно, как Сфинксу удалось поймать и воспроизвести человеческий голос? Его технология настолько продвинута, что этот вопрос вряд ли имеет смысл; его творения кажутся небрежным волшебством. Странно думать, что прямо сейчас мадам Бхата, вероятно, сидит в своей паутине из пряжи, с помощью грубых символов и значков запечатлевая события дня. А Сфинкс тем временем произвел способ сохранения голосов!

Насколько изменился бы мир, стань такие чудеса общеизвестны?

Но вернемся к ловушке.

Решетка с торчащим рычагом в виде руки не открывалась, как бы я ни тянул. Рыдания прекратились, едва капкан сработал, – ну хоть на том спасибо. Одно дело – гнить в стоическом безмолвии; совсем другое – когда рыдающий ребенок завывает над тобой похоронную серенаду.

Поскольку у меня не было выбора, кроме как сидеть совсем близко, я не мог не рассматривать своего «спутника». Я пришел к выводу, что он был кем-то вроде странствующего рыцаря. Старый шлем, кожаные доспехи и парчовая накидка, свернутая и подложенная под голову как подушка, – все это намекало на благородное происхождение. Он погиб, придя на помощь тому, кого считал ребенком в беде. Кем бы он ни был, мы с ним близки по крайней мере в этом.

Интересно, сколько он продержался, прежде чем пал жертвой обезвоживания? При ближайшем рассмотрении я сделал мрачное открытие: бо́льшая часть его кожаного нагрудника хранила следы зубов.

Мне пришла в голову мысль, что библиотекарь может прийти на помощь, и я потратил, наверное, четверть часа, призывая его. Но чем больше я звал кота (задумка изначально была бестолковая), тем больше задавался вопросом: чего именно жду от него? Чтобы он позвал кого-то на помощь? Маловероятно. Как там говорил Байрон: стоит библиотекарю отправиться на поиски книги, ничто не собьет его со следа?..

Хотелось бы избавить себя от досадной необходимости записывать все беспокойные мысли, которые пронеслись в моей голове, пока я сидел на коленях мертвого рыцаря. Но от кого я буду скрывать правду? От полки, на которой эти записи настигнет забвение? От еще одного капкана, еще одной ямы, из которой мне не выбраться? Или, возможно, я хочу скрыть правду от себя?

Проблема в том, что я не уделил должного внимания темам, о которых стоило подумать. Перед лицом медленной смерти я должен был поразмыслить о своей жизни с Марией – как той, которую мы разделили, так и той, о которой мечтали. О жизни, прерванной моим высокомерием и ханжеством.

Но я не углубился в такие сожаления.

Вместо этого я подумал о том, как усердно обманывал себя на протяжении месяцев после нашего расставания. Сначала я скрывал свои сомнения, потом отчаяние, а потом страх. Как-то слишком много пороков, чтобы все свалить на крошку. Совесть не позволяет мне так поступить.

Я вспомнил пожилую женщину, которую давным-давно увидел у подножия Башни, – она просматривала записи Бюро находок с решимостью, которая в начале моего собственного испытания казалась далеко не благородной. Я счел ее слабой и невротичной. Я верил, что сам превзойду такую ловушку. Надежду. Каковы ее параметры? Какая у нее длина? Куда она ведет? Когда она становится привычной, машинальной, затмевая не только сомнения, но и действие, искупление, а также жизнь?

Я снова и снова думал не о Марии, а об Эдит: о ее терпеливости, стойкости, уравновешенности и здравомыслии, которые превозмогали все мои плохие стороны. Я думал о наших случайных объятиях и обо всех минутах, когда судьба вверяла нас друг другу, – все было невинно, и все же… Да, без чувств не обошлось. И я хотел выжить, потому что знал: тогда мы снова увидимся.

Разве это неправильно? Разве нельзя тосковать по тому, чего ты можешь достичь?

Я провел, наверное, час в состоянии полнейшей сумятицы, прежде чем решил, что лучше умереть, пытаясь спастись, чем умереть, жуя собственную одежду.

Гордый школьный учитель возобладал во мне, и я подумал: «Итак, перед нами головоломка». Наверное, ход моих размышлений был очень глупым. Но я усвоил на собственном опыте, что немного высокомерия перед лицом смерти не худший вариант.

Я изучил медный пол, зеленые столбы, обозначающие «береговую линию», к которой мне в конечном итоге придется прыгать, а также безупречный купол над головой. Выворачивая шею так и этак, я все время спотыкался о своего спутника. Ситуация превращалась в комическую. Я старался не думать о нем, потому что знал: он смотрел на эту комнату часами, днями, пока не иссох. Задумался до смерти. Так что и мне это не сулило ничего хорошего.

Что у меня было такого, чего не было у него?

Я начал задаваться вопросом, насколько хорошо сработала бы ловушка, если бы дюжина человек стояла на ней в нужный момент. Чем больше народа, тем вероятнее, что нарушение равновесия оказалось бы внезапным и фатальным. Даже если бы каким-то чудом люди оказались распределены по «тарелке» равномерно, им пришлось бы всем одновременно с нее спрыгнуть, иначе большинство из них канули бы в дыру.

Похоже, единственным обнадеживающим сценарием был тот, в котором два уравновешенных человека примерно одного веса стояли вместе в опорной точке в тот миг, когда ловушка сработала. Если бы им хватило самообладания, не было бы ничего трудного в том, чтобы направиться в противоположные стороны, используя друг друга в качестве противовеса, пока благополучно не достигнут недвижного пола.

И в этом заключалось откровение: что у меня было такого, чего не было у моего бедного спутника? У меня был противовес. У меня был, разумеется, он сам.

Оставалось лишь заставить мертвеца идти.

Впрочем, зачем идти? Он же мог скользить.

Я расстелил накидку-табард и закатил рыцаря на нее, надеясь, что кусок войлока послужит в качестве саней. Я не позволил себе слишком сильно задуматься о том, что собирался сделать; я подозревал, что в этом конкретном случае рассудительность будет врагом мужества.

Я уперся пяткой в бок трупа и оттолкнул его.

Не буду притворяться, что все прошло гладко. Я переоценил вес скелета и едва не соскользнул с «тарелки» сразу же. Он понесся на меня по наклонному полу, и мне его пришлось перепрыгнуть, чтобы мы с ним не столкнулись. Один из нас покинул центр, и «тарелка» наклонилась в новом направлении. Я попытался исправить это, но вышло так, что храбрый рыцарь съехал обратно.

После всех этих прыжков и скольжений мы вернулись туда, откуда начали.

Моя вторая попытка была более продуманной. Постепенно мне удалось сдвинуть рыцаря к противоположному краю плиты. Я тихонько шагал вперед, и он отступал; я шагал назад, и он останавливался. Наш телескопический танец длился, казалось, несколько часов, но это вряд ли заняло больше нескольких минут.

Когда я наконец добрался до края ловушки, мне пришло в голову, что в тот миг, когда я сойду с пластины, рыцарь будет бесцеремонно сброшен в пустоту. Не лучший способ обойтись с человеком, который спас мне жизнь, но ничего не поделаешь.