Сергей Куц - Вор и тьма [litres]

Томас Велдон занял свое место на пирамиде. Есть тринадцать! Маги разом подняли руки, у подножия пирамиды заклубился дым, чернее ночной мглы. Дым разделился на два рукава и потянулся ко мне и Нуроггу. Словно щупальца самого Низверженного! Проклятый пепел! Не хочу потерять себя!

Я замычал, не в силах ни крикнуть, ни пошевелиться. Магия спеленала меня, подняла над плитами и понесла к пентаграмме. Отпущенное мне время отсчитывало последние мгновения!

Окутало непроницаемой чернотой. Я закашлялся, ожидая, что со вдохом в легкие устремится густой жирный дым. Вздохнул и выругался. Дышится свободно! Но что тогда вокруг меня? Окружала сама мгла; темнота, сгустившаяся в материю, без постоянной формы, клубящаяся, как самый настоящий дым.

Черная пелена отрезала от мира и подземного святилища Низверженного: не видно и не слышно ничего. Чувствовал только, что парю над мраморным полом да собственную полную беспомощность. Проклятье! Магия, будь она неладна!

Камень плит ударил по затылку. Незримая сила выпрямила и раскинула в стороны руки, припечатав их к мраморному полу. Запястья обожгло огнем. Я взвыл: боль – невыносимая! Мгновение – и жжение ушло. Но лишь на краткий миг, чтобы снова вырвать из меня новый вопль: теперь пламя терзало лодыжки. Ноги тоже придавлены к плитам, не могу двинуть ими, и, как это было с руками, огонь мучил меня совсем недолго. Но, черт возьми, боль испытал адскую!

Немного приподнялся, ожидая узреть страшные ожоги, но ничего: цел и невредим. Лежу поверх пентаграммы: раскинутые руки и ноги – на линиях дьявольской звезды. Мог шевельнуть конечностями, но не оторвать их от пола. Как ни пытался.

Тяжело дыша, сжимал и разжимал кулаки, и это все, на что я был способен.

– Кровь и песок!

Распят! Только не на кресте! Я внутри колдовской фигуры, и надежды на Спасение и Прощение, как у Бога Отца, у меня нет!

Мгла, клубившаяся вокруг меня, вдруг исчезла.

Внутри второго круга с магической звездой бился орк. Изгибая спину, Нурогг пробовал то подняться с белого мрамора, то освободить от невидимого зажима руку. Тщетно.

В висках стучало, сквозь шум в голове пробивались обрывки выкриков Альбрехта Огсбурга. Обернувшись к изваянию возвратившегося бога, герцог потрясал посохом и извергал из себя заклятия. Из-за пирамиды появились черные щупальца, столь походившие на дым. Во множестве они тянулись в разные стороны. Внутри моего черепа гудело, я не в силах был сосредоточиться и пересчитать щупальца, и это доставляло мне почти осязаемую муку.

Щупальца тьмы извивались, как настоящие, словно выросты неведомого монстра. Они достигли стен, поднялись к потолку…

– Первая кровь! – выбросил из себя Огсбург.

Герцог повернулся спиной к мраморной статуе, воздев обе руки. Навершие его посоха охватило пламя, и в тот же миг сразу пять щупалец ринулись к чернокнижнику. Одно обхватило шею, четыре других – конечности: там же, где огонь обжигал и меня, но герцог не замечал черных отростков. Ни он, ни остальные приспешники Низверженного словно бы не видели, как щупальца потянулись к другим участникам магического действа. Подобрались к колдунам на семиступенчатой пирамиде. Объяли их шеи и, казалось, вот-вот начнут душить магов. Я даже взмолился о том, только Двуединый Бог не внял моей кровожадной просьбе.

Черный дым, дотянувшийся до Велдона, изгибался пуще других и как будто дрожал. Готов был поклясться, что глаза не обманывают меня; однако, что бы это ни означало, пора забыть о монахе-инквизиторе. Его больше нет.

Как не станет скоро и меня. Я смотрел на Алису. Пусть нас разделяют десять футов, но она со мной до последнего мига прежнего Николаса Гарда. Не ведаю, как ее чувства взяли верх над магией возвратившегося бога, но любовь надломила слепое орудие убийства, вновь сделала из Алисы человека. Это я знал точно. Как и то, что она все одно остается рабой чужой воли, а я оказался бессилен ей помочь. Проклятый пепел! Проклинаю себя за слабость!

Девушка закрыла глаза, слезы больше не текли по ее лицу, не дрожали уголки губ. Она тоже словно бы умерла. Из-за плеча моей возлюбленной поднялось щупальце тьмы, обвило шею. Но леди Кайлер не шелохнулась. Она и остальные – тринадцать магов, Лилит и две тени в масках, великаны и офицер – как будто ослепли. Щупальца мглы охватили кольцами шеи почти всех, кто находился в мраморном храме. Кроме меня и Нурогга, бьющегося внутри пентаграммы приколотым к бумаге жуком.

Орк не сдается! Ревет раненым зверем! А я? Я пал духом и почти смирился с судьбой. Только проклинал себя, приспешников Низверженного и самого первого бога Орнора.

Из-под пирамиды вылезли новые щупальца. Сразу шесть потянулись ко мне и столько же к орку. Шесть отростков, как шесть пальцев на руке мраморной статуи! Они ударили в грудь, все разом. Меня пронзила новая боль, будто бы насадили на шесть пик.

Странно, но вместе с новой мукой пришло облегчение. Туман в мозгах прояснился, и я смог охватить взглядом творившееся под каменным куполом. Все, кто был здесь, оказались связаны в одно целое щупальцами тьмы. Я непонятным образом чувствовал, что продолжающий извергать заклятия герцог Альбрехт не только вобрал в себя магию дюжины чернокнижников, но вытягивает силы и из остальных собравшихся у пирамиды приспешников Низверженного. Огсбург вбирал в себя избыточную мощь, чтобы смести все барьеры, которые посмеет выставить моя душа.

Я перестал ощущать боль от пронзивших меня пик тьмы. Взор сам собой поднялся к безликому изваянию. Ореол из множества расходящихся в разные стороны лучей превратился в черные, извивающиеся, как змеи, отростки.

Мой взгляд притягивался к гладкому овалу на месте лица статуи; ни отвести взор, ни закрыть глаза, ни даже моргнуть. Счет времени потерялся, я видел только мрамор с темными прожилками, а потом свет. Тонкий луч ударил в сторону, он зародился прямо в камне и бил мимо меня ярким, как молния, холодным белым свечением. Луч расширялся, пока исходящий из мрамора свет не стал единственным, что я видел.

– …сияние Низверженного! – донесся обрывок очередного выкрика герцога.

Что-то сжало мое сердце и дернуло его из груди. Отнимали мое естество, а может быть, и душу!

– Нет! Нет… – шептал я, не осознавая, что делаю. Но боролся с натиском чуждого света, который – я знал – отгородил не мир, а отрезал прежнего Николаса Гарда от меня самого.

Сначала сияние не слепило, но сейчас выжигало глаза. Сердце вот-вот вырвут из груди, шесть пик снова вонзились в мое тело, а под запястьями и лодыжками вновь заплясали языки пламени.

Нестерпимая мука-а-а!

Не кричать! Не поддаваться слабой человеческой плоти. Сцепив зубы, смог удержать рвущийся наружу крик. Едва раскрою рот, чтобы выпустить вопль отчаяния и боли, как все будет кончено – магия Низверженного победит, и я обращусь в избранного. Я держался, но предел уже близко. Только время обратилось в вечность, и мое сопротивление продлится бесконечность.