Астрид Шольте - Четыре мертвые королевы [litres]

– Чем это воняет? – вдруг спросил он.

Я хорошенько втянула носом воздух и тут же об этом пожалела.

– Лошадиным дерьмом.

– Никогда раньше не видел лошадей. – Совсем как ребенок, он высунулся из окна, чтобы разглядеть запряженных в карету кобыл. В Эонии не было животных: на ледяных просторах они бы просто не выжили, а в плотно застроенных городах для них не хватало места. Сама я в Эонии не бывала, но так мне говорили. – А они красивые, – сказал он. Красивые . Снова это слово. Но только я открыла рот, чтобы закидать его вопросами, как он прибавил: – Но пахнут они гадко.

– Это тебе не машины, – рассмеялась я. – Нельзя проконтролировать, что они делают и когда.

Варин приподнял брови и уставился в окно. То ли его оскорбили мои нападки на Эонию, то ли он всегда был такой замкнутый. С эонийцами я тесно не общалась. Они предпочитали не связываться с другими народами, а торианцев считали заносчивыми эгоистами, которые вечно суют нос в чужие дела.

Варин приложил пальцы к вискам. Хотя у него был не такой потрепанный вид, как у меня, наши приключения и для него не прошли бесследно.

– Извини, – пробормотала я, надеясь, что он не услышит. Я плохо с ним обошлась, и теперь меня мучала совесть. Но во всем виноват Макель. Это он выбрал Варина и поручил мне украсть чипы. И хотя теперь я знала, насколько они важны, роль Макеля в этой истории до сих пор была неясна.

– За что ты извиняешься? – спросил Варин.

Я задумалась, покусывая внутреннюю сторону щеки. За что я хотела попросить прощения?

– М-м… за все?

– Вас что, в школе не учили извиняться? – вздохнул он.

– Что-что? – фыркнула я.

– Я думал, все торианские дети ходят в школу.

– Это само собой. – Можно даже не сомневаться, что я получила куда более разностороннее образование, чем он. Мы, торианцы, не чурались других культур. – Но извиняться нас никто не учит. Никто не указывает нам, что говорить и как себя вести. Мы учимся обращаться с веревками и предсказывать приливы и отливы, а этого удовольствия мы лишены.

– Удовольствия? – усмехнулся он. – Много ли удовольствия в том, чтобы сидеть взаперти в темном чулане за любое проявление чувств?

Я представила, каково это, и внутри все похолодело. Хоть в чем-то этот бездушный робот был мне близок.

– Я… – Не зная, что ответить, я замолчала.

– Нас с самого детства учат подавлять чувства и переживания, – сказал он. В его бледных глазах отражались огни уличных фонарей. Он зажмурился и глубоко вздохнул. – Это новая форма человеческого мышления. Она позволяет сосредоточиться на обществе в целом, на прогрессе и технологическом развитии.

– Значит, чувства у тебя есть?

– Чем дольше ты живешь без эмоций, тем меньше твоя способность чувствовать.

Заметив мое удивление, он поспешно продолжил:

– В Эонии нет ни преступности, ни народных волнений, ни насилия. У каждого своя роль в обществе, и за ее исполнение хорошо платят. Мы искоренили зависть, ненависть и жестокость.

– Но есть же и хорошие чувства, – возразила я. – Без них мы не могли бы восхищаться прекрасным.

Я выжидающее смотрела на него, но его лицо по-прежнему ничего не выражало.

– Если откроешь душу хорошим чувствам, то впустишь и плохие, – ответил он в конце концов.

Как повернулась бы моя жизнь, если бы в ней не было чувств, как хороших, так и плохих? Стала бы она легче? Наверное, если бы не воровской азарт, я никогда не подалась бы в шайку Макеля и стала бы прилежно учиться морскому делу в угоду родителям. А может, меня не волновали бы даже они. От чего я бы с радостью отказалась, чтобы хоть ночку поспать спокойно, так это от щемящей боли в груди при одной мысли о папе с мамой.

– Не будем друг друга судить, – сказал Варин после долгого молчания. – Я помогу тебе, а взамен ты поможешь мне. Сойдемся на том, что ни один из нас не знает, каково это – жить в другом квадранте.

Почему бы и нет?

Может, Варин и выглядел как бесчувственный чурбан, но что-то в его лице и словах о красоте мешало поверить, что он живет без эмоций.

– Ну вот, – гаркнул извозчик, хлопнув по крыше кареты. – Приехали. А ну-ка раскошеливайтесь.

От неотесанной грубости извозчика Варина передернуло, но он послушно высыпал монеты в протянутую ладонь.

Когда я выскользнула из кареты, дышать стало свободнее, словно на мне расстегнули корсет. Я откинула голову назад и набрала полную грудь воздуха. Получилось! Я выжила! Совладала со своими страхами! Мне даже стало жаль, что Макеля нет рядом.

Но только на секунду.

Я подняла взгляд, ожидая увидеть надпись «ВСЕ КОРОЛЕВЫ МЕРТВЫ» на каждом экране Города Согласия. Но увидела только старые объявления: «Последняя партия архейских товаров задержана из-за аварии на подходе к торианской гавани. В список кандидатов на лечение препаратом ГИДРа добавлено пятитысячное имя. Королевы подтвердили, что не увеличат установленную квоту – одна доза в год. Гастрольный тур лудских артистов был одобрен королевами».

Должно быть, об убийствах умалчивают, чтобы не посеять в стране панику.

– На что ты смотришь? – спросил Варин.

– Ни на что. – Я направилась к модным магазинам и бросила на ходу: – Встретимся у лестницы Дома Согласия.

– Ты куда?

– Приодеться, – ответила я, показывая на прилипшую к телу сорочку.

Он оглядел темные витрины. Всюду было закрыто. Часы на площади скоро пробьют полночь.

– Но где ты возьмешь одежду?

– Ты же не хочешь знать подробности, – усмехнулась я.

– Ладно, только не тяни, – сказал он, потирая переносицу.

Я сделала книксен и умотала.

Магазин ограбить проще, чем человека. За людьми нужно наблюдать. Одни цепляются за свои ценности, как дитя за юбку матери, а другие, наоборот, размахивают руками, открывая доступ к карманам. Кто-то обшаривает глазами темные углы, а кто-то беззаботно глазеет на дворец.

У магазина же нет ни мыслей, ни чувств; ни устремлений, ни сожалений. У магазина есть только замок. А замок легко взломать.

Едва я сняла с браслета отмычку, как плечи расслабились сами собой. Я снова была хозяйкой положения. Взломать замок – плевое дело. Тут все просто и предсказуемо.

Но что же ждет нас впереди?

Радуясь, как малое дитя, я вприпрыжку поскакала к Варину. При виде меня он нахмурился.

– Что это такое? – с упреком спросил он.

Я покружилась на месте, и короткая многослойная юбка засветилась, вырисовывая во мраке цветные спирали.

– Пригодится в каком-нибудь темном переулке.

– Это же лудский наряд.

– Не будь ты таким эонийцем, – сказала я, толкая его локтем. – Чем тебе не угодили яркие краски?

– Тем, что мы в бегах.

– Никто не говорил, что в бегах нельзя выглядеть хорошо, – пожала плечами я.

– Никто не говорил, что ты выглядишь хорошо, – ответил он, и, надо отдать ему должное, это прозвучало забавно.