Астрид Шольте - Четыре мертвые королевы [litres]

Да и кто знает, какие препятствия возникнут у нее на пути. Если отыщутся кровные родственницы других королев, стать единовластной правительницей Квадары у нее уже не получится. Но Макель, кажется, обо всем позаботился. По его словам, других претенденток на трон не осталось – не осталось в живых.

И все же Арабелла нервничала. Даже теперь все могло рухнуть. Ее идеальный план мог потерпеть крах. И хотя пока все шло как по маслу, что-то не давало ей покоя. Из-за одной неудачно положенной карты мог рассыпаться весь карточный домик. Но что это за карта и как от нее избавиться, Арабелла не знала. Да, она попала во дворец, но ее час еще не пробил, а ожидание тянулось целую вечность. Скоро ее нарекут королевой Тории, но она всегда метила выше. Чтобы изменить родной квадрант и упрочить его статус, она должна стать королевой всей страны. Если не получится, значит, все ее усилия были напрасны.

По ночам, пока Арабелла проигрывала в голове события прошлого и сценарии будущего, в ее памяти всплывал образ покойной матери. Иногда ей представлялось, что мать разговаривает с ней из квадранта без границ. Говорит, что все понимает. Просит прощения за то, что лишила Арабеллу причитающихся ей привилегий. Иногда перед ее глазами вставали страшные картины: вот на горле у матери расходится кожа; вот с ее губ капает темная желчь; вот ее волосы облаком поднимаются кверху; вот в ее глазах отражаются языки пламени. Вот мать указывает на нее костлявым пальцем и, истошно вопя, проклинает Арабеллу за все, что та сделала с ее сестрами-королевами и с ней самой.

Но это не уколы совести, убеждала себя Арабелла. Нет, это от потрясения. Она впервые в жизни увидела труп, и это жуткое зрелище наверняка уже никогда не сотрется из ее памяти. Арабелла всегда была впечатлительной. Чего же удивляться, что на нее так подействовала чья-то смерть?

Не стоит зацикливаться на плохих воспоминаниях. Она лучше подумает о более важных вещах. О том, как станет единственной королевой Квадары. О том, как первым же указом снесет стены между квадрантами, чтобы ее родная Тория развивалась и процветала.

Интересно, казнь будет публичной или все провернут так тихо, что даже родители не узнают, что со мной произошло? Мои размышления прервали шаги на лестнице.

Я подняла голову. Куриные косточки еще не засохли. Вот мой шанс раздобыть орудие получше!

– Здравствуй.

Этот голос… Темноту прорезал свет электрического фонаря, и я увидела лицо Варина. Оно выражало вселенскую печаль. Молодец. Наверное, часами репетировал перед зеркалом.

– Уходи, – сказала я, демонстративно уставившись в грязный пол. У Варина красть нечего. Об этом он точно позаботился.

– Не уйду, – отрезал он и поставил фонарь на пол у наших ног.

– Ладно, оставайся, мне все равно. Но я не буду выслушивать твои вероломные оправдания.

– Вероломные оправдания? – горько усмехнулся он. – Киралия, ты меня использовала.

На последнем слове его голос сорвался, и мне захотелось заткнуть уши. Пусть я и ненавидела его, он был первым, кому я открыла сердце после того, как сбежала из дома. Киралия, какая же ты идиотка!

– Я бы не хотела тратить последние часы жизни на споры о том, кто кого использовал, – пробурчала я. – Но мне интересно: что тебе пообещал Макель? – Я встала на ноги и широко развела руками. – Тут тебя никто не услышит. Скажи правду. Уж это я заслужила. За что ты меня продал? За дозу ГИДРы? И почему? Бежал с тонущего корабля?

– Я тебя не продавал. – Он сделал шаг вперед, и я заметила у него в глазах слезы. – Когда я разговаривал с инспектором, я даже не знал, что Макель во дворце. Я видел, что ты сделала, а он это подтвердил.

– Ну хватит! – Я прижалась к решетке камеры. – Скажи. Мне. Правду!

Он схватился за прутья по обе стороны от моего лица.

– Я сказал тебе правду. Почему бы тебе не отплатить тем же? Неужели ты такая гордячка, что даже не можешь сознаться? Почему ты меня предала? Отвечай!

Он был в такой ярости, что я невольно отшатнулась.

– Ты думаешь, я способна на убийство? – едва слышно проговорила я.

– Я так не думал, – сказал он, буравя меня взглядом, – пока не увидел яд у тебя в руках. Пока не понял, что все указывает на тебя. Пока не посмотрел правде в глаза.

Я с силой провела руками по лицу.

– Да не было такого! Я даже не догадывалась, что это за браслет! Разве ты не видишь? Это все происки Макеля. Он меня подставил!

Варин покачал головой.

– Я надеялся, что ты честно скажешь…

– Все вопросы задавай своему лучшему другу Макелю, – съязвила я. – А я уже все сказала.

– Да я не про то. Мне казалось… – Его лицо смягчилось. – Мне казалось, что я тебе… – Он вздохнул и схватился за голову. – Похоже, я ошибался.

– А мне казалось, что я небезразлична тебе ! – сказала я напрямик. – Похоже, мы оба ошибались.

С минуту мы смотрели друг на друга. Слова, беседы, дни, мгновения – все, что могло быть между нами, повисло в воздухе. Варин показал мне иной путь – путь благородства, преданности и, возможно, любви. Но теперь его стараниями этот путь для нас закрыт.

– А ты и впрямь веришь, что я виновна, – мягко сказала я. – Почему?

– Потому что я тебя видел, – сказал он, потирая глаза.

Похоже, ночами он почти не спал. «Но если он считает меня убийцей, почему это его так мучает? – думала я. – И почему я до сих пор за него переживаю?»

– Что ты видел?

– Хватит со мной играть, – сказал он. – Ты хочешь, чтобы я сомневался в своих показаниях.

– Я не играю, а пытаюсь спасти шкуру!

Он судорожно сглотнул.

– Я больше не могу с тобой спорить. Если ты не хочешь говорить правду, мне ее из тебя не вытянуть. Слишком хорошо ты блефуешь.

Мне стало так больно, будто меня ударили. Его не переубедить. Похоже, он действительно что-то видел. Что-то, во что верил больше, чем в меня.

Как ты вообще можешь полагаться на зрение? Ты ведь скоро ослепнешь!

Эти слова вертелись у меня на языке. Они могли подарить мне свободу, но Варина бы точно сломили. Разве могла я пошатнуть его веру в себя? Использовать его болезнь против него самого? Я ведь на самом деле не питала к нему ненависти.

– Ты сделал то, что считал правильным, – сообразила я. – Ты сдал меня, потому что решил, что я убийца. – Пожалуй, теперь его поступок было легче понять. Ища поддержки, я накрыла ладонью его руку, сжимавшую решетку, но она была в перчатке. – Но это не так. Поверь мне.

Он отвернулся.

– Не могу.

И хотя теперь я понимала его побуждения – как любой эониец, он положился на логику и свое понятие о справедливости, – мое сердце было разбито. Я думала, он не такой ограниченный, как его земляки. Но, видно, он так и не научился прислушиваться к своему сердцу.