Сергей Малицкий - Достояние павших

Когда он выбрался из помывочной, одевшись в простую, но чистую одежду, в келье уже дожидался его горячий обед. Однако Тис не бросился к столу, хотя желудок его болезненно сжался, а сначала спрятал меч под матрас, развесил на длинной лавке собственную немудрящую одежду, которую успел постирать, и пристроил на груди кисет, который его мать сочла более важным, чем утраченный Тисом нож. Только после этого он присел к столу и начал есть. Похлебку и рыбу с овощами Тис проглотил, сам не заметив как, а вот булочки разбудили в нем почти непреодолимое желание спрятать их в мешок. Но пока он думал об этом, булочки тоже куда-то делись.

– Ну вот и хорошо, – услышал он голос за спиной и вспомнил, что не только не закрыл дверь, но и не накинул на нее крючок. – Я зайду?

– Да, – отодвинул опустевшую посуду Тис и пересел на кровать, словно она обещала ему какую-то защиту от этого высокого странного старика с маленькой бородкой, который одновременно казался и старым, и как будто его ровесником.

– Медведем, однако уже от тебя не пахнет, – улыбнулся Гантанас, оглядываясь. – Кстати, когда мы только начинали тут все обустраивать, частенько развешивали вот так белье прямо в кельях. Дышится легче от выстиранной одежды. Однако котто твое так не высохнет, но я пришлю тебе что-нибудь назавтра.

Тис молча ждал.

– Долго мучить тебя не буду, – Гантанас взялся за стул и поставив его напротив кровати. – Однако сразу скажу, ты правильно сделал, что пришел сюда. Пожалуй, лучшего выбора и быть не могло.

– Мама сказала, что вы – родной человек, – прошептал Тис. – Сказала, что вы поможете мне.

Гантанас ответил не сразу. Он повернулся к окну и некоторое время смотрел на него, как будто мог разглядеть что-то кроме серого неба. Потом словно проглотил это что-то и проговорил:

– Не сразу мы научились варить ровное и чистое стекло. Чего только не делали. Даже стали гнуть желоб из свинца и сваривать витражи. Ну, а что делать, если поначалу и стекло не всегда выходило прозрачным и ровные куски его были малы? Несколько келий витражами застеклили. Потом стало получше, хотя еще кривовато. А когда научились, почти все уже было застеклено. Понимаешь, я любил твою мать. Любил, как собственную дочь, которой у меня никогда не было, пусть даже и порадовать ее сладостями или какими-то подарками мне удавалось не часто, большая часть моей жизни прошла в дороге. Но, думаю, разговор об этом будет позже. Ты дома, и теперь нам некуда спешить. И я, конечно, помогу тебе. Как ты нашел меня? Случайно?

– Трое человек назвали мне ваше имя, – ответил Тис. – Мама, Дилис, у которого я прожил почти два года после ее гибели, и еще один человек. Он сказал, что вас нужно искать на левом берегу Курсы. У Рэмхайнских гор. Но я искал вас везде: в Фионе, в Доре, в Туаре, в Гайнимхе, в Спайреде, в Дрохайте, и там наконец узнал, что вы в Стеблях.

– От кого? – спросил Гантанас.

– От женщины по имени Алаин, – прошептал Тис. – От одной из убийц моей матери. Она не признала меня в Дрохайте. Иначе бы меня здесь не было. Эти двое, что ждали меня у Тида, ее слуги.

– Ясно, – опустил голову Гантанас. – А потом пришел брат Алаин и увел их.

– Дейк? – спросил Тис и, дождавшись кивка, произнес. – Еще один убийца. Но там был еще кто-то. Кто-то страшный. Промелькнул, как тень. Я не знаю кто, но не Олс… Хотя, сравнимый с ним.

– Ты знаешь и Олса? – побледнел Гантанас.

– Он искал меня, – ответил Тис. – Еще под Слаутом. Прошлой весной. Я укрылся. Тот, кто сказал мне, где вас искать, заметил, что если бы Олс был во плоти, а не дымным столбом, он бы нашел меня. И вот еще, что вы должны знать. Они могли хотеть, чтобы я оказался здесь. Алаин ненавидела мою мать, и перенесла эту ненависть на меня. У них могут быть какие-то замыслы в отношении меня. Мне показалось, что этот Дейк следил, чтобы я добрался до Приюта. Он противостоял… посыльным Алаин в Дрохайте. Мать и отец унесли оттуда, откуда бежали, нож Дайреда. Меньше года назад он вновь попал им в руки. На нем кровь моего отца… Точнее, того, кого я считаю отцом. Это заклятье… Оно поразило меня.

– Как? – спросил Гантанас.

– Боль, – ответил Тис. – Постоянная боль.

– Для чего? – спросил Гантанас. – Это пытка?

– Наверное… – прошептал Тис. – Но не пытка ради пытки. Они чего-то хотят от меня.

– Но ты знаешь, чего, – понял Гантанас.

– Я боюсь даже думать об этом, – вздохнул Тис. – И не могу понять, почему у меня на левом плече появилась метка? В тот час, когда нож вновь попал к ним в руки. Я чувствую, что это из-за отца, но он же был… неродным.

– Как звали того, кого ты считаешь своим отцом? – спросил Гантанас.

– Глик, – ответил Тис. – Он был кузнецом. И погиб в один час с матерью. Сражаясь за меня.

– История повторяется, – помрачнел Гантанас. – А как звали того, кто был твоим настоящим отцом?

– Он…

Тис не сразу смог говорить. Его начала бить дрожь, зубы его застучали, вдобавок отметину на левом плече начало припекать. Но что это была боль в сравнении с той болью, что стискивала его в объятиях? Гантанас молча ждал. Наконец, Тис справился с судорогами и прошептал:

– Тот человек сказал, что не помнит, как… взял мою мать, потому что был пьян. В любом случае он взял ее силой. Она была связана. Она никогда не говорила об этом. Но когда ее убили… Там были эти трое. Алаин, Дейк и Файп. Первые двое называли отцом Файпа. Он… чудовище. Если он чудовище, я тоже чудовище?

Гантанас был бледен, как снег, укрывавший Медвежье урочище. Он посмотрел в глаза Тису и негромко проговорил:

– Человек, которого ты считал и, возможно, считаешь отцом был чудовищем?

– Он был добрым и терпеливым, – яростно зашептал Тис. – Он учил меня. Он любил меня. Он помогал мне. И он погиб, защищая меня и мою мать! Я думаю, что он любил ее и поэтому помог ей бежать. Еще до того, как я родился.

– А она? – обронил два слова Гантанас.

– Не знаю, – признался Тис.

– Я понял, – кивнул Гантанас, закрыл глаза и то ли запел, то ли загудел горлом какую-то едва уловимую мелодию, но тянул ее недолго, несколько секунд. Затем открыл глаза и сказал:

– Хотел отложить этот рассказ, но часть его все же поведаю. Ту часть, которую я рассказать вправе, поскольку чужие секреты остаются чужими секретами. Просто слишком явно завязались в ней все узелки. Или почти все. Жила была одна семья. Особая семья. Так случается. Великая кровь иногда отзывается в потомках так, как и не снилось их предкам. Но может быть, было очевидно тем, кому эта кровь принадлежала когда-то. У нынешнего главы этой семьи, престарелого Кроя Нимха уже очень давно родился сын. Сына назвали Дабхом. Ныне он является одним из самых страшных врагов многих людей, и врагом защитников этой крепости в первую очередь. В нем соединилось то, что редко сходится даже в непростых людях, а он, как и твоя мать, был непростым человеком. Он стал одновременно и воином, и магом. Однажды, еще в собственной юности, он встретил девушку из одного, скажем так, великого рода. И сделал ей предложение. Она ему отказала и из-за этого попала в страшную беду.