Франсуа Плас - Узник Двенадцати провинций

– Ты мне нужен. Я в долгу не останусь. Знаешь старую маслобойню?

– Какую? Ту, что на набережной суконного рынка?

– Точно. Отсюда иди вдоль главного канала, мимо складов, смотри, чтобы эта маслобойня была по левую руку. Справа увидишь ворота, за ними начинается тропинка. Там все заросло ежевикой, но проход найдешь. Иди осторожней, кое-где осыпи, легко навернуться, особенно ночью. И в старом канале еще осталась вода, смотри не сорвись в него. В конце тропы увидишь башню в пять или шесть этажей, без окон.

– Это и есть Вшивая крепость, я полагаю?

– Да. Схрон. Можешь сходить туда для меня?

Я замялся. Это место пользовалось самой дурной славой в городе.

– Смотря зачем.

– Просто скажешь, что всё в порядке. Что я выберусь. И главное – что я ничего не сказал.

– Я никого там не знаю. Почему они сами не придут к тебе сюда?

– Ты-то ничем не рискуешь. А если их застукают со мной – это прямая дорога на Собачий остров.

– Кого мне спросить?

– Саскию. Это девушка. Беги скорее, сюда идут.

Он был прав. Наверняка таможенники: они приближались, громко смеясь, и я слышал, как позвякивают шпаги, с каждым шагом отбивая такт по икрам.

Квартал старой маслобойни за мостом суконного рынка не раз страдал от наводнений. Фундаменты местами проседали, а некоторые постройки разваливались на глазах, как переспелые фрукты. Я нашел ворота, о которых говорил Арно. В конце тропы вскоре показался схрон. Долговязое строение с выпуклыми, как будто готовыми лопнуть стенами было окружено непрестанным кваканьем лягушек. Я постучал в дверь. Послышалось шушуканье, топот множества ног на лестнице, потом скрипнули петли другой двери, чуть подальше. Я едва успел повернуть голову на этот звук. И рухнул замертво, ничего не поняв.

Изнутри башня выглядела не более приветливо, чем снаружи, к тому же проснулся я утром с огромной шишкой на голове, а руки у меня были связаны за спиной вокруг балки. Я попытался встать, с трудом разгибая затекшие ноги. Вонь в башне стояла чудовищная. Я принюхался. Воняли сотни шкурок мелких зверьков – кроличьи, кошачьи, шкурки куниц и ласок, гирляндами подвешенные к балкам; балки эти поддерживали нечто вроде строительных лесов, уходящих вверх в темноту. Площадки, соединенные лесенками, окружали своеобразный «колодец», в который падал слабый свет из круглого окошка на самом верху, в кровле.

Яма в земляном полу, обложенная камнями и наполненная тлеющими углями, служила очагом. В темном углу я различил три больших чана, тоже распространявших зловоние, – в них мокли шкурки, а поодаль стояла лохань с мусором от уже очищенных.

В этой жутковатой дыре я ждал милости моих тюремщиков. Прошло полдня. Я тихонько позвал. Никого. Я крикнул громче. Никого. Я заорал во всю силу легких. Никого. Тихое, однако, местечко.

Они появились, когда день клонился к вечеру. Сколько их было? Пятнадцать, двадцать, двадцать пять? Трудно сказать, галдели они, как стая чаек на рыбном рынке, а некоторые уже карабкались на леса с большими узлами на плечах. Оставшиеся внизу, те, что постарше, на меня едва взглянули. Они начали что-то делить, азартно пререкаясь, – должно быть, жалкую горсть мелочи, собранной за день. Я окликнул одного, но он с размаху залепил мне затрещину и велел подождать. Я ответил, что и так уже жду достаточно долго, за что получил вторую затрещину, заставившую меня пересмотреть пределы моего терпения, и снова ждал с пылающими щеками и отчаянным желанием отплатить ему той же монетой. Опять открылась дверь. Голоса стали громче. Отделилась маленькая группка, а впереди стояла черноволосая девушка. Саския. И от нее я тоже схлопотал оплеуху. Глаза у меня полезли на лоб.

– Тебя засекли сегодня ночью. Что ты здесь вынюхивал? – спросила она.

– Меня прислал Арно.

Еще одна оплеуха от девичьей ручки.

– Так я тебе и поверила.

– Но это правда…

– Враки! – фыркнул парень, от которого мне досталось, показывая на меня пальцем. – Посмотри только на его шмотки. Он шпион таможни, все это знают.

– Да! – возбужденным хором загомонили остальные. – Сунем-ка его головой в чан, будет знать, как совать нос в чужие дела.

– Воля ваша, – сказал я, пожав плечами.

Это их окоротило. А я был до такой степени опустошен, что мне стало все равно, жить или умереть, в этом ли мире или в другом. Обвинения и угрозы посыпались на меня вновь. Самые младшие кричали громче всех. Саския жестом угомонила их.

– Откуда ты знаешь Арно?

– Я видел его у позорного столба. У него были искалечены руки. Я вправил ему большие пальцы. Он просил передать вам, что ничего не сказал.

Она закусила губу, и я увидел, как ее взгляд скользнул к вороту моей рубашки, из-под которого выглядывал край украденной карты. К моему удивлению, она не сказала о ней ни слова, не попыталась забрать ее у меня и, сев на пятки, задумалась. Остальные, встав полукругом, хранили благоговейное молчание. «Она у них главная, – понял я. – Какая удивительная девушка…» Тут она вскинула подбородок:

– Я могу тебе доверять?

– А ты как думаешь?

Саския не спешила с ответом, сдвинув свои красивые брови. Остальные ждали. Вдруг она вскочила на ноги, и в руке у нее оказался нож.

– Как я думаю?.. Нет!

А‐а-а-а-а… Удовлетворенный шепоток пробежал по ее свите, вновь сомкнувшейся вокруг меня. Левая рука девушки вцепилась в мою шею, так придавив гортань, что я закашлялся. Ее хватка стала еще крепче. Я и не заметил, каким широким был ее нож. Теперь я видел его совсем близко: скорее тесак, такие используют, чтобы приканчивать дичь. Рукоятка из рога, остро наточенное лезвие. Я зажмурился, но укус стали достался веревке за моей спиной: правой рукой девушка перерезала путы.

– Но я все же рискну, – договорила она.

О‐о-о-о-о… Волной прокатился вздох разочарования, и публика отхлынула. Я помассировал запястья и повел затекшими плечами. Кровообращение мало-помалу восстанавливалось. Я решительно направился к тому, кто бил меня, и влепил ему такую затрещину, что заболела рука. А потом еще одну и еще, стряхивая повисших на мне гроздью мальчишек то головой, то кулаком, то ногами. Когда они навалились на меня всем скопом и превратили в боксерскую грушу, щелчком бича прозвучал голос Саскии, решившей навести порядок. Так велика была ее власть над этой бешеной сворой, что град тумаков сразу прекратился. Мои противники отступили. Мы все согнулись пополам, переводя дыхание. Нашелся даже один, который помог мне встать на ноги.

Девушка велела мне следовать за ней, и мы забрались по лесенке на первую площадку, оттуда на вторую, и еще выше, и еще. Лесенки были шаткие до жути, пустота под ногами росла, а от всех этих шкурок, развешенных, как знамена злодеяния и убийства, становилось еще страшнее. Мальчишки в полутемных нишах сортировали разложенную вокруг их узлов добычу. Головы поднимались, когда я приближался, губы кривились в улыбках, скалились зубы, как будто я потревожил мелких хищников, обгладывающих жертву в своем логове. Чудо, что ни одна из этих ниш не загорелась от расставленных повсюду масляных ламп. На последней площадке, под самым окошком, было почти роскошно, пол застелен мехами и всевозможными лоскутами, принесенными, видно, со всех концов города. Это напоминало гнездо ласточки, и здесь Саския предложила мне располагаться, приглаживая свои длинные черные волосы.