Франсуа Плас - Узник Двенадцати провинций

Одноглазый несколько раз терял сознание, его пульс слабел, он был далеко за гранью боли, там, где тело становится одним обнаженным нервом, там, где никому никогда не захочется быть. Операция продолжалась два часа. Все, однако, указывало на то, что она удалась. Мой учитель, думаю, гордился бы мной. Абрахам Стернис мне улыбнулся, Игнас хлопнул меня по плечу и принялся мыть руки, весело насвистывая. Я просидел около больного всю ночь, не смыкая глаз. Утром, измученный, так и уснул у его постели.

Одноглазый не выжил. Рана воспалилась, и гангрена унесла его в считаные дни в ужасных мучениях. Саския навестила его перед самым концом. Она ушла, не сказав ни слова. Я знал, что больше никогда не смогу явиться во Вшивую крепость. Не давши слово – крепись, а давши – держись, так заведено у тряпичников, а я свое слово, как ни крути, нарушил…

Зима принесла по обыкновению в избытке сопливых носов, лихорадок и катаров всех мастей. Однако, как и в прошлом году, установившийся в Антвалсе лютый и сухой мороз больным не благоприятствовал: в принципе, они или выживали, или умирали, а от врача мало что зависело. Окутавший город белый плащ отражался в зеркале замерзших каналов, я обзавелся новыми коньками с настоящими стальными лезвиями, передвигаться из квартала в квартал стало проще. Я любил делать это ночью, с единственной целью двигаться, покрывать расстояния, и тихо скользил вдоль фасадов, глядя, как вился дымок над трубами спящих домов, словно улетали с дыханием сны их обитателей. Иногда я встречал выходивших на промысел тряпичников. Они проверяли ловушки бесшумно, с кошачьей ловкостью, добыча висела на поясе. Мы замирали, глядя друг на друга, точно звери на границах своей территории, и шли дальше каждый своей дорогой.

В одну из таких ночей я рискнул добраться до квартала корзинщиков. Мне хотелось посмотреть, стоит ли еще хижина Матиаса. Матиас, подобно многим другим, не пережил эпидемии – я узнал об этом только в самом конце лета.

Я снял коньки, чтобы пробраться через камыши, – замерзнув, их стебли стали хрупкими как стекло. Снег, покрытый коркой льда, хрустел под ногами и проседал, я увязал в нем по колено. Хижина стояла брошенная, навес обвалился под тяжестью снега. Я толкнул дверь плечом. Внутри ничего не изменилось, только опустела стена, с которой я украл карту. Я сам толком не знал, зачем пришел сюда. Воспоминание о черноволосой девушке, думаю, сыграло тут свою роль, но искал я другое. Я сел на лавку по другую сторону стола, напротив окна – именно там я застал за серьезным разговором Йера и Матиаса. Задумавшись, я вновь переживал неуспех операции Одноглазого, гнев Абрахама Стерниса, череду бед и сомнений, с которыми мне еще предстояло столкнуться. Мне вспомнились старый Браз и моя деревня в Бретани. Потом я долго сидел в потемках, оцепенев от холода, в какой-то прострации, не в силах больше думать ни о чем, и только пар от моего дыхания говорил о том, что здесь, в этой точке мира, есть кто-то живой. Я почти готов был увидеть, как замаячит мой призрак по ту сторону окна. Или толкнет дверь рыжей мордой лиса. Но вместо этого я услышал прозвучавший в тишине вопрос, от которого у меня защемило сердце: где ты, маленький знахарь?

Нигде…

В холоде, во мраке…

Ничего больше не было здесь, в пустом доме под снегом, лишь пустая оболочка, согретая бьющейся в ней теплой кровью с ворохом таких же пустых грез внутри…

Назавтра я пошел в таможню. Йорн просматривал кипы бумаг: ведомости о пошлинах с торговых кораблей, налогах на рынки, на соль, на скотину; всю экономику города он зорко отслеживал, держа ее в своих больших узловатых руках. Он жестом пригласил меня сесть, досмотрел колонки цифр и списки товаров, уселся поудобнее, опершись локтями на стол, положив свою тяжелую голову на сжатые кулаки, и поднял бровь, безмолвно спрашивая, что меня привело.

Я молчал, и он с удовлетворенным видом указал на кучу бумаг.

– Дела налаживаются, как видишь. Три рынка едва справляются с наплывом, деньги от налогов текут рекой. Антвалс никогда так хорошо не жил, казна полнехонька. Каким ветром тебя занесло в такую рань?

– Помнишь, Йорн, бумагу, которую ты показывал мне в Варме?

– Какую такую бумагу?

– Сумму, которую я тебе должен. Как слуга, ты говорил…

– Ах да… выкинь это из головы, Гвен. Для нас с тобой это дело прошлое.

– Сколько в точности?

– Выкинь из головы, говорю, и думать забудь.

– Нет, я как раз об этом думаю. Ты был прав, я твой должник, просто скажи, сколько с меня причитается. Уроки старого Абрахама, атлас Кожаного Носа, расходы на мое бегство прошлой зимой – за все это я с тобой уже расплатился…

– Не пойму я тебя. Мы ведь друзья, не так ли?

– Это ничего не меняет. Я хочу уехать, Йорн.

– Куда это?

– Домой. Скажи мне, сколько я тебе должен. Я понял: если не рассчитаюсь с тобой, не видать мне свободы.

Он откинулся назад, прикрыл глаза, глубоко вдохнул, сцепив руки на затылке. Потом вновь наклонился и вперил в меня взгляд.

– Гвен, ты – Заблудший. Твой дом здесь, в Антвалсе.

– А кто, как не ты, рассказывал мне о других городах… Брюгелюде, например.

– Забудь об этом. Здесь мы с тобой короли. На тебя весь город не надышится. И ты вправду полезен, я только третьего дня говорил об этом бургомистру. Ты здесь на своем месте. Так куда тебя несет?

– Я не могу остаться, вот и все. Я не сбежал во время чумы, это она мной погнушалась. Теперь у меня есть деньги, я могу заплатить тебе долг, и с лихвой.

Йорн развел руками.

– Что же, собственно, мешает тебе уехать?

– Сам не знаю. У нас с тобой был пакт. Я не хочу оставаться в долгу. Думаю, это такое условие. И потом, надо же пройти через таможню, тебе это известно лучше меня. Она повсюду, от ее глаз не скрыться, уж я-то знаю. Выправи мне охранную грамоту, за нее я тебе тоже заплачу.

– Дай мне подумать, Гвен.

– Когда же ты сможешь мне ответить?

– Завтра, дома.

Весь день и следующую ночь я подсчитывал нажитое добро. В конечном счете, Йорн был прав, с моим ремеслом можно озолотиться, хоть с пибилом, хоть без. Даже чума меня обогатила. Не напрямую, нет, но все выздоровевшие, которых я лечил, да и другие рекомендованные пациенты были не из бедных кварталов. И потом, все время учебы у Абрахама Стерниса за мной сохранялась негласная, но прибыльная клиентура. Если продать лабораторию, накопившиеся ингредиенты, книги, которые я покупал на свои средства, выйдет целое состояние. Игнас сможет остаться на службе у Абрахама. Спокойнее будет на душе, знай я, что мой старый учитель не один.

С утра я обошел больных. Потом отправился на суконный рынок купить ткани, которые хотел подарить Силде.

Она и Йорн ждали меня.

Йорн закурил трубку. Он усадил меня напротив, а Силде села между нами.