Екатерина Соболь - Сердце бури

– И не подумаю, – невозмутимо ответил Странник. – Куда тебе тягаться с Хью, если не можешь победить безобидную птичку!

Генри едва не зашипел: с чего он должен тратить время на эту бессмысленную драку, когда Хью еще на свободе? Прятаться становилось все тяжелее – пол был теперь густо покрыт обломками и осколками, и Коготку в воздухе это совершенно не мешало, а Генри приходилось все время думать, куда ставить ногу. От темпа драки он уже выбился из сил, голова по-прежнему гудела, рассеченная правая рука еле двигалась, а Коготок словно и вовсе не устал, – и Генри вдруг с ужасом понял, что его самообладание начинает таять, как снег на солнце. Огонь тоже это почувствовал, взбодрился, и в безнадежной попытке не дать ему захватить контроль Генри вложил все свои силы в последний выпад.

Подобравшись ближе к стене, он поднялся во весь рост, а когда птица бросилась на него, увернулся, и Коготок с глухим стуком влетел головой в стену. Генри воспользовался его секундным замешательством и треснул ребром ладони по затылку, а потом дернул за крыло, одновременно выкручивая его, чтобы выбить плечевой сустав. Коготок заметался от боли и ударил его когтями по груди. Чувствовать, как кожа разрывается сразу в десяти местах, было ужасающе, и на секунду Генри захотелось схватить эту проклятущую птицу голыми руками, так, чтоб и горсти пепла не осталось. Эта мысль вызывала болезненное, яркое наслаждение, но, вместо того чтобы ей последовать, он всем телом толкнул Коготка назад и уронил на пол, прижимая бешено молотящие лапы коленями, а здоровое крыло – рукой. Второй ладонью он надавил Коготку на горло, чтобы тот не выклевал ему глаза.

– Успокойся, – выдохнул, держа лицо подальше от щелкающего клюва. В голове все постепенно затягивало красным, и он барахтался в этом горячем, липком тумане, пытаясь вытолкнуть из собственных мыслей желание стереть врага в порошок. – Они умерли триста лет назад. Ты их потерял, этого не исправить.

Сопротивление Коготка начало слабеть – то ли он понял, что ему говорят, то ли крыло слишком болело, но он как-то обмяк, и Генри убрал руку с его шеи.

– Есть две новости: плохая и хорошая, – сказал Странник, внезапно нависнув у Генри над плечом. Тот не мог обернуться, но слышал: Странник больше не улыбается, его голос был тихим и холодным как лед. – Хорошая состоит в том, что такой зверской силы воли, как у тебя, я в жизни не видел, а я много чего видел. Поразительно, на что способны воспитание Освальда, доброе сердце и дар огня, если их смешать.

– Спасибо, – прохрипел Генри.

Слова прокатывались по его сознанию, почти не оставляя следов: он был весь сосредоточен на том, чтобы не снять перчатки.

– Плохая новость состоит в том, что вот оно, волшебное средство, которого ты хотел. – Странник положил руку поверх его ладони и крепче прижал ее к перьям Коготка. – Дитя мое, ты правда думал, что я вручу тебе пилюлю, медальончик или склянку чудесного напитка? Нет другого способа сделать разрушителя сильнее – только дать ему забрать чью-то жизнь.

До этого Генри даже не знал, что можно похолодеть от страха, когда ты весь, как раскаленный котел. Странник поддел край его перчатки и начал ее стягивать, но Генри дернулся, отталкивая его руку. Коготок затих, моргая своими безумными желтыми глазами, и Генри внезапно заметил, что очков на нем больше нет: потерял в драке.

– Теперь единственный смысл его жизни – горевать о потерях. – Странник снова ухватился за край перчатки. – Для него честью будет погибнуть в попытке отомстить за родной дом. Мастерство управления твоим даром не только в том, чтобы не использовать его. Оно еще и в том, чтобы использовать, когда нужно.

Генри замотал головой так, что почувствовал, как пот стекает по шее за воротник.

– Я могу забрать волшебство из предметов, – хрипло сказал он.

– Этого будет недостаточно, даже если ты уничтожишь все старинные вещи в королевстве. Ты должен кого-то убить, Генри. И чем лучше убитый, чем чище его сила, тем легче тебе будет присвоить ее и не сойти с ума. Потому огонь и подбивал тебя убить Эдварда, когда вы ездили с ним в поход: вот для него был бы пир. Но я не настолько жесток, потому и нашел тебе идеальную жертву.

Странник хотел сказать что-то еще, но закашлялся, и до Генри внезапно кое-что дошло. Голос у Странника был усталый, мышцы руки, упирающейся в Коготка рядом с его собственной рукой, подрагивали. Да и вообще: с тех пор как они встретились у озера, Странник выглядел все хуже, просто он так паясничал и так много говорил, что Генри до этого момента даже внимания на это не обращал.

– Что с тобой? – выдавил он. – Ты мне что-то не говоришь, да?

Странник еле слышно рассмеялся – взвинченный, короткий звук.

– А ты внимательный. Боюсь, наша передышка заканчивается: я не знаю, чем занят Хью, но воздух как будто холоднее стал, дышать тяжело. Я чувствую все, что происходит в королевстве, и что-то надвигается, что-то плохое. Давай, Генри. Жизнь Коготка – или жизни всех, вот такой выбор. Поверь, мне так же страшно, как тебе.

Генри поднялся на ноги и опустил взгляд на Коготка. Тот понимал, что ему говорят, понимал каждое слово и больше не сопротивлялся – лежал, раскинув крылья. Он знал, что он жертва, которую Странник решил принести во имя победы, и ему тоже было очень страшно – Генри видел, как трясется под перьями его птичье тело. Коготок не был обычным животным, он любил читать книги и любил свою деревню, и при мысли о том, чтобы убить его, у Генри скручивало все внутренности.

– Перси сказал, что победа ценой человечности – это не победа, – выдавил он.

– Как жаль, что дела у нас слишком плохи для таких прекрасных, благородных мыслей, – покачал головой Странник, вытирая лоб, и Генри снова подумал, как же он похож на Перси. – Выбери, что будешь делать, Генри. С этим никто тебе не поможет.

Генри показалось, что все вокруг замерло: дыхание Коготка, существа, столпившиеся вокруг, огонь, изнутри ласкающий грудную клетку. Он медленно стянул перчатку и бросил на пол, думая о том, что до этого момента даже не знал, что такое настоящее одиночество. Мысли мелькали, как рябь на воде. Вот на полу валяются очки Коготка, и стекла не разбились, даже не треснули, мастера свое дело знали. «Чтобы совершить невозможное, приходится отдавать все без остатка», – сказал Странник. Коготок не имеет значения, он не важен, без него королевство легко обойдется. «Ты делал всех хорошими людьми», – сказал Эдвард, и, вспомнив о нем, Генри поежился от тоски. «Говорят, в историях важны только главные герои, всякие рыцари и принцы, короли и королевы, а остальные – просто пешки, которых сметают с доски по пути. Но чтоб они провалились, эти правила», – сказала Мойра, и ее голос был самым громким из всех. Голос, с которого началась вся эта история и от которого в голове у Генри внезапно прояснилось.