Эшли Дьюал - Полуночная буря [litres]

– Еще бы я тебя украл. Так и до сражения не доживу!

– Тебе не надоело, что взрослые н-нам вечно указывают, а с-сами ведь ничегошеньки не знают. Вот совсем н-ничего. Я с-столько раз просила их п-почитать о друидах. – Рия взмахнула руками. – Но им все равно.

– Что еще за друиды?

– Вот! Даже т-ты меня не с-слушаешь.

– Да ты не рассказывала.

– Р-расказывала, р-разумеется. – Юная нимфа закатала длинные рукава льняного платья и покосилась на Томми. – Друиды создали Первых Людей Калахара и даровали им силы.

– Знаешь, когда ты злишься, то меньше заикаешься, – ухмыльнулся парнишка.

– Я м-меньше заикаюсь, потому что постоянно ч-читаю в-вслух.

– Читаешь про своих друидов?

– Они не мои. Они сотворили в-весь мир! – Рия вздохнула и расстроенно опустила плечи. – Просто н-не верится, что л-люди позабыли о них. Как же можно забыть о тех, кто даровал н-нам жизнь?

– Наверное, их просто никто не видел.

– Вы и духов не видели, но вы в-ведь в них верите.

– Это… это другое.

– Да, другое. – Рия воинственно кивнула. – Потому что духи – это ваш вымысел, а друиды существовали на самом деле.

– Но откуда ты знаешь? – ворчливо протянул Томми. – Ты же не встречалась с ними.

– Я много о них читала, очень много. Они наделили весь Калахар м-магией и создали Первых Людей – Ундину, Саламандра, Сильфа и Дворфмана. Они п-подарили нам этот дом, Томми, эту землю. А с-сами ушли в Вечный город.

– Что за Вечный город?

– Видер. Там от людей скрываются эти древние существа! Поговаривают, там нет смерти, поэтому его и прозвали вечным , а еще, – глаза Рии горели, – еще я читала о том, что друиды общаются друг с другом не п-просто словами.

– А как же? – удивился мальчик.

– Они растягивают гласные, и м-может показаться, будто они поют.

– Поют?

– Да. Поэтому осталось так мало з-записей о них! Они, наверное, и не писали вовсе. Разве что н-нотами. Т-ты умеешь на чем-то иг-грать?

– Я? – Томми поморщился. – Я на шута, что ли, похож?

– Знаешь, – Рия недовольно поджала губы, – иногда похож.

Томми еле удержался от того, чтобы не показать ей язык, как вдруг заметил нечто крайне странное. Он резко остановился, и Рия неуклюже в него врезалась. Она недоуменно нахмурилась.

– Ты ч-чего?

Томми не ответил. В его глазах появилось выражение крайней растерянности, он едва слышно сглотнул и крадучись пошел вперед, вынув из-за спины маленький клинок. Рия в недоумении следила за другом. Что он делал? Она собралась обогнать его, но он бросил:

– Да подожди ты.

– Что случилось?

– Там… там кровь на камнях.

Рия похолодела. Она медленно пошла за Томми, а потом увидела это . Чьи-то ноги в остроносых золотистых туфлях. Рия вцепилась пальцами в плечо Томми и прохрипела:

– Кто это?

Томми молчал. Он прошел сквозь высокую траву и присвистнул. Прямо перед ним лежало посиневшее и изуродованное тело женщины. Ее запястья были опутаны водорослями, острый камень не позволял потоку реки нести ее дальше по течению.

Слова застряли в горле мальчишки, а Рия тихо прошептала помертвевшими губами:

– Милена де Труа…

Аргон донес Ксеона до лазарета и опустил на деревянный стул. Ксеона била дрожь, карие глаза метались в панике, кровь текла из ран на щеках, лбу и шее. Аргон крепко сжал его окровавленную руку.

– Тише-тише, – шептал Хуракан, семеня по комнатке и собирая склянки, травы и целебные масла. – Сейчас станет легче, сейчас подлечим тебя.

Эльба стояла в оцепенении, как и Эрл Догмар. Они не покидали лазарета и молчали, не спуская глаз с трясущегося в агонии юноши.

– Сейчас будет… – старик, не договорив, вылил отвратительно пахнущую жидкость на раненое плечо Ксеона, и тот яростно зашипел от боли. – Прости, сынок, прости.

– Что они с ним сделали? – наконец подала голос Эльба, но никто ей не ответил.

Повисла гробовая тишина. Аргон в отчаянии наблюдал за другом, крепко держа его за руку. Ксеон еле дышал и выглядел невероятно испуганным. Израненный и изнуренный, он то и дело терял сознание, но Хуракан велел Аргону встряхивать его за плечи.

– Он не должен засыпать! – гремел он раз за разом. – Не должен засыпать!

И Ксеон не засыпал. Он посматривал на Эльбу, видел ее голубые глаза и мужественно выпрямлялся. Правда, потом ему становилось еще больнее, и он громко стонал.

Аргон все это время старался дышать ровно, не поддаваясь отчаянию и панике. Он вспоминал своего отца, вспоминал его советы и стойко терпел, позволяя Хуракану залечивать кровоточащие ссадины. Сколько они просидели в лазарете, никто не знал. Время то замедлялось, то неслось с немыслимой скоростью. В конце концов Ксеону позволили уснуть, и Аргон перевязал все его раны. Он отмыл лицо друга от грязи и стянул с него кожаный жилет. На шее Ксеона Аргон заметил странный круглый ожог. Неужели они пытали его раскаленным железом?

– Давай лучше…

– Нет. – Сильф не позволил никому приблизиться к другу, словно сторожевой пес. Ярость клокотала в нем, будто вулкан, и он старался меньше говорить, так как понимал, что ничего путного сейчас не скажет.

Вскоре все покинули лазарет, но Аргон остался. Он устроился на деревянном столе, на котором совсем недавно Эльба зашивала ему раны, и уснул там, подложив под голову накидку. В его голове роилось множество мыслей. Он вспоминал Нубу и то, как она умирала на его руках. Вспоминал, как держал в руках пепел, оставшийся от его отца. А еще вспоминал о своей матери. Аргон долгие годы упрямо гнал от себя все мысли о Бригиде из Дамнума. И вот все его старания оказались напрасными. Спустя пять лет он вновь думал о женщине, из-за которой все в его жизни стало абсолютно другим. Пока люди не видят смерти , они в нее не верят. Его мать заболела так неожиданно, что они с отцом даже не успели ничего понять. Аргон не мог смириться с ее смертью. Как она могла умереть, если он до сих пор слышал ее голос, чувствовал ее запах? Его мать всегда была самой прекрасной и понимающей. Он мог разговаривать с ней часами. Возможно, отец тоже разглядел в ней эту черту. Но матери не стало, и мир опустел. Аргон только и делал, что пытался заполнить пустоту, возникшую в груди. Он совершал безумные поступки – и им восхищались. Он рисковал жизнью – и его называли смелым. Аргон перестал видеть вещи такими, какие они есть, сам наделял их определенными свойствами, и в этом была вся прелесть. В мире, в котором нет смерти, жить проще. Рисковать проще. Делать выбор проще.

Но вот умерла Нуба. По его вине. Потому что он решил, что отправиться в Черные Топи совершенно безопасно, и додумался позвать с собой лучших друзей. Погиб его черный ястреб, которого он нашел еще птенцом в ущелье и сам воспитывал. А затем погиб отец. Мир стал странным и чужим, он вновь навязывал Аргону свои правила, напоминал о том, что люди смертны и все близкие когда-нибудь уйдут. Но ему пришлось встать на ноги. Отец ушел, но оставил ему свой клан и свое наследие. Разве у Аргона были варианты?