Лей Бардуго - Язык шипов [litres]

– Да что ты знаешь о честолюбии! – фыркала она.

В ответ принц лишь лукаво подмигивал:

– Понимаю, об этом нужно помалкивать, а не кричать на каждом углу, не то сглазишь удачу.

И хотя подобные разговоры неприятно задевали Уллу, больше всего Роффе нравился ей именно тогда, когда он на краткое мгновение опускал маску очаровательного принца, и из-под нее проглядывала природная хитрость.

Те сильдройры, которые раньше насмехались над Уллой и Сигне, не прекратили своих насмешек, гадая, какую игру затеял Роффе, и едко обзывая девушек его кратковременным увлечением. Однако теперь недоброжелателям пришлось скрывать презрение. Покровительство принца преобразило Уллу и Сигне, обеспечив им такую защиту, которой не могла дать ни одна магическая песнь. Зависть одноклассников собиралась над их головами в ядовитые тучи, но Улла видела, что Сигне пьет влагу из этих туч, словно вино. Движения ее сделались плавными, кожа – гладкой, волосы – шелковыми. От чужой злобы Сигне лишь расцвела. И вот наконец Роффе пригласил обеих девушек сопроводить его в путешествие на берег.

– Ты только представь! – восторженно вскричала Сигне и, схватив подругу за руки, закружила. По мере того, как вращение ускорялось, вода вокруг них начала бурлить пузырьками.

«О, да, – думала Улла. Она получит возможность хоть на время стать кем-то другим. Воображение уже рисовало ей картины пребывания на суше, подбрасывало глупую надежду на то, что, если она будет держаться, как знатная дама, то король позабудет о низком происхождении Уллы и осуществит самую заветную ее мечту. – О, да, я все это представляю».

Родителей Сигне новость привела в радостное волнение. Наверх отправлялись лучшие из молодых аристократов, и, хотя на суше они в основном будут развлекаться в компании людей, возможно, кто-то из них обратит внимание и на красавицу Сигне. Мать продала свои немногочисленные драгоценности и на вырученные деньги заказала для дочери человеческие платья, а главное – бархатные туфельки для ножек, которые у нее скоро появятся.

Родители Уллы дочь попросту не отпустили. Они-то знали, сколько искушений поджидает сильдройр на берегу. Ее мать затянула такую скорбную песню, что возле дома сгнили все водоросли, а отец в бешенстве ревел и хлестал по воде хвостом, как плеткой.

Улла знала, что все это неспроста и есть какая-то тайна, из-за которой мать плачет, заплетая ей косы, и прогоняет дочь, не закончив прическу; некий вопрос, который мучит отца, делает его нрав жестоким, а голос – грубым. Улла не верила, что рождена от человека, но тогда кто же ее зачал и почему она непохожа на остальных сильдройр? Обо всем этом она хотела бы спросить, вытащить прошлое из темной мглы и в конце концов узнать, какие из слухов верны.

Вместо этого она молча выслушала родительские вопли и причитания, а потом сказала:

– Вы все равно меня не остановите.

Остановить ее мать с отцом не могли, это верно, зато могли отказать в земных деньгах и платьях.

– Ходи голой среди их мужчин. Посмотрим, как тебе это понравится, – заявил отец.

– Так я и сделаю, – храбро ответила Улла, вовсе не ощущавшая в себе такой храбрости. Возможно, на берегу она найдет ответы на свои вопросы или любовника, а может, не найдет ничего, но, как бы то ни было, она туда отправится.

Вечером Улла поплыла к «Дьеналлеру» – кораблю, затонувшему всего несколько месяцев назад и остерегавшему людей заплывать в эти воды. Она забиралась в каюты, стаскивала со скелетов обрывки ткани, выковыривала жемчуг и пела куче лохмотьев песнь созидания. Как должны выглядеть человеческие наряды, Улла не знала, но из кусочков шелка и мелкого жемчуга смастерила три платья, которые показались ей вполне приличными. Их она убрала в сундук, наложив на него чары от промокания.

– Нельзя тебе носить такие платья, – сказала ей Сигне. – Они привлекут слишком много внимания.

Улла лишь пожала плечами – дескать, неважно. Не могла же она признаться подруге, что родители запретили ей подниматься к людям, и уж тем более не хотела объяснять, почему.

– Кроме того, три платья на три месяца – слишком мало.

Что могла ответить Улла? У нее есть голос, есть магия. Этого должно хватить.

– Сигне, – осторожно начала она, – ты знаешь, зачем мы понадобились ему на берегу? – Вопрос-предупреждение.

Разговоры о платьях и балах – это, конечно, хорошо, но глаза Сигне постоянно искали Роффе, как корабль в море ищет свет маяка. Улле было невыносимо думать о разбитом сердце подруги. Правда заключалась в том, что Роффе притянуло к ним той магической силой, которую они сотворили в день выступления. Да, принц – их приятель, но по-прежнему всего лишь младший сын короля. Дать ему больше способна только магия.

Каждый год в конце лета, проведенного на суше, сильдройры возвращались в море, и все принцы были обязаны привезти королю, их отцу, по подарку. Подарки считались не более чем жестом уважения, пустяком, однако в этом году король объявил, что завершает свое правление, и сыновья понимали, что к ритуалу дарения следует отнестись иначе. Подарок покажет степень оригинальности и изобретательности каждого принца, степень его любви к отцу и своей стране. Таким подарком была первая песнь созидания, воздвигшая на морском дне королевский дворец. С тех пор минуло почти пять сотен лет, однако тогда песнь сделала королем третьего сына. Чтобы получить трон, шестому отпрыску понадобится нечто более грандиозное.

Сигне на мгновение прислонилась лбом ко лбу Уллы.

– Знаю, – тихо сказала она. – Но кто знает, может быть, Роффе ищет одно, а найдет совсем другое. Если на то пошло, я всего лишь хотела вытерпеть неприятный дуэт, а обрела тебя.

Улла тепло прижала подругу к груди, и, заканчивая сборы, они пели вместе. Следовало предостеречь Сигне еще кое о чем: Роффе ни за что не сделает ее своей избранницей; хоть и самый младший в семье и последний по счету, но он все-таки принц.

«Ты заслуживаешь большего, – хотела сказать Улла. – Ты не должна его добиваться». Однако ничего такого она не произнесла и лишь постаралась отогнать закравшуюся в сердце тревогу. В конце концов, пускай надеется, большой беды от этого не будет, решила Улла.

Однако надежда в душе похожа на воду, которую сдерживает плотина. Мало-помалу она поднимается, и это не заметно до тех пор, пока плотину не прорвет.

На поверхность они поднялись перед рассветом, когда небо еще было темным. Улла бывала над водой и раньше, когда только начинала изучать магию бурь. Она качалась на волнах, а звезды над головой мерцали во тьме, словно отражение моря. Бугристая линия берега лежала на горизонте, как хвост гигантского монстра. Улла тогда задержалась до восхода, чтобы увидеть, как солнечные лучи превратят воду в розовое золото и обнимут замок на высоком утесе. Насладившись этим зрелищем, она уплыла обратно на глубину. А сейчас Улла и остальные позволили приливу вынести их в маленькую бухточку, на узкую полоску серого песка и черных камней.