Лей Бардуго - Язык шипов [litres]

На берегу их встретили хедьюты – северное племя рыбаков, с которыми у сильдройр был заключен договор. Морской народ защищал лодки хедьютов от бурь, щедро наполнял их сети мидиями и крабом, приманивал китов. Взамен рыбаки хранили тайны сильдройр, снабжали их лошадьми и доставляли к морю сундуки с одеждой, заказанной богатыми русалочьими семействами. У северян сильдройры научились человеческому языку и обычаям. Именно к этим молчаливым людям они теперь вышли из волн.

Боль, которую испытываешь во время превращения, не сравнится ни с чем. Русалка не просто сбрасывает кожу и обретает новое, человеческое тело. Ходить по земле означает расщепить себя надвое, стать другим существом. На берегу Роффе, Улла, Сигне и остальные члены свиты вскинули секирны – священные ножи, вытесанные из бивня кита-нарвала, запели песнь трансформации и вонзили лезвия в собственную плоть.

Многим из принцев и отпрысков знатных семей в изготовлении секирн помогали придворные певцы – многим, но только не Улле. Она сама с величайшей тщательностью пропела ноты, призванные наделить силой священный клинок.

И все же, сколь бы искусным ни вышел нож, волшебная песнь требовала гораздо большего мастерства. Это была самая мощная магия – музыка разрыва и соединения, единственная песнь, которой с самого рождения обучались все особы королевской крови. Не слишком сложная в исполнении, она, тем не менее, требовала огромной силы воли, и Улла опасалась, что у Сигне не хватит на это мужества. Однако стоило Сигне вскинуть глаза на Роффе, как голос ее окреп, и она сделала надрез. Только после этого Улла присоединилась к песне и вонзила клинок в свой хвост.

Ужас терзал сильнее, чем боль. Это был не просто страх, а уверенность, что все пошло не так и она окажется разрезанной сверху донизу. Вокруг нее вихрились потоки крови, и морская пена делалась розовой, пока следующая соленая волна не омывала раны. Однако Улла продолжала петь, уверенно выводя мелодию, зная, что, если не завершит песнь, то до конца не исцелится и останется лежать на берегу окровавленной массой чешуи и полусформированных конечностей.

Боль уменьшилась. Прозвучали финальные ноты. Улла изумилась непривычному изгибу собственных бедер, холмику черных волос между ног, неуклюжим выпуклостям коленей. А ступни! Жалкие маленькие ласты с выгнутыми пальцами. Трудно поверить, что эти подпорки ее удержат, не говоря уже о том, чтобы куда-то перемещать.

Стыдливо отводя глаза, хедьюты оттащили сильдройр на сушу за камни. Нижние конечности новых двуногих безвольно волоклись по песку. Рыбаки действовали достаточно аккуратно, и все же Улла держалась за сердце, испытывая настоящую панику. Как странно – вокруг светло от лучей рассветного солнца, земля суха и неподвижна, жесткий воздух царапает легкие. Она попыталась взять себя в руки, чтобы как-нибудь случайно не опозориться.

В рыбацких хижинах Улла и другие сильдройры облачились в человеческие наряды и надели на свои нежные, не привыкшие к ходьбе ноги обувь, специально изготовленную для этого путешествия, удобную и мягкую благодаря овечьей шерсти и магическим чарам. Большую часть дня русалки учились ходить: шатались, спотыкались, хватались друг за друга, привыкали чувствовать землю под ногами. У некоторых сохранился опыт предыдущих лет, но даже тем, кто поднялся на поверхность впервые, обучение давалось легче, нежели человеческим детям. Сильдройры были грациозным племенем, сильным и закаленным в противостоянии натиску волн.

Те, кто вышел сегодня на берег, берегли священные ножи как зеницу ока. Через три месяца им предстояло вновь нанести себе раны, воззвав к магии крови, чтобы соединить ноги в хвост и отправиться домой, на морское дно. До этого момента лезвие не должно было коснуться ни одного предмета из мира смертных, иначе секирн терял волшебную силу и не мог вернуть хозяину истинный облик, поэтому сильдройры заворачивали свои ножи в сброшенную кожу и прятали в сундуки.

Улла заметила странные взгляды, которые бросали на нее Сигне и Роффе, но задуматься об этом не успела – подали кареты. Экипажи были отделаны серебром и золотом, на блестящих лакированных дверцах красовался герб королевского рода сильдройр. Правда, обитателям суши эта символика ни о чем не говорила. Увидев лошадей – огромных, серых в яблоках, с черными тюленьими глазами, – Улла и Сигне изумленно ахнули, а Роффе согнулся пополам от смеха. Для него все эти чудеса были не в новинку.

Вскоре уже кареты с грохотом мчались по широкой дороге, что тянулась вдоль берега и вела в Зёндермейн. Город, примостившийся на белых утесах, которые сильдройры называли Осколками Луны, был хорошо виден им с моря. Звон массивных колоколов на церковных башнях, зачарованных магией сильдройр, по слухам, призывал к покаянию даже самых отъявленных грешников. Однако Улла не смотрела по сторонам и почти ничего не соображала, так сильно захлестнули ее собственные ощущения – мягкость сиденья под ягодицами, легкое трение юбок о ноги, дорожная тряска. При каждом толчке сильдройры вскрикивали и хватались за бока, опьяненные всей этой странной новизной.

Подпрыгивая на булыжной мостовой, экипажи пронеслись через торговую часть города, шумную и суетливую, и, миновав высокие ворота, подъехали к великолепному дворцу. Окруженный могучими соснами, белый с серебром, словно жемчужный, излучающий собственную магию, о, как он блестел на солнце! Его шпили были такими тонкими, что, казалось, сломаются от первого дуновения ветра. Оконные переплеты, балконы, перила были вырезаны столь искусно, что едва ли казались каменными, а скорее напоминали тонкую морозную вязь. Над всем ансамблем горделиво возвышалась легендарная Башня прорицателей. Ученые мужи со всех стран собирались в ней, чтобы вместе с лучшими королевскими мудрецами и советниками обсуждать важные открытия и явления. Улле с трудом верилось, что перед ней – творение человеческих рук.

– Многие аристократы проводят здесь лето, – заметил Роффе, кивнув в сторону вереницы других экипажей. – Они думают, мы прибыли из дальних южных земель.

Когда лакей распахнул дверцу кареты, снаружи их ожидал Калле, самый старший из принцев. Он дал девушкам последнее напутствие:

– Веселитесь сколько угодно, – сказал Калле, пока они медленно поднимались по широким ступеням крыльца. Их тела еще не вполне обрели уверенность, ступни сквозь подошвы туфель ощущали холод мрамора. – Но помните, что существа эти очень хрупкие. Не проливайте человеческую кровь. Не привлекайте к себе внимания. – Его взгляд отчего-то задержался на Улле.

Они прошли через две пары высоких узких дверей и оказались в просторном холле, обрамленном плавно изогнутыми лестницами, которые сходились вверху на широкой площадке. И снова ступени, снова от непривычной нагрузки мелко подрагивают мускулы, и опять сильдройры хватаются за перила, удивленные тяжестью собственного веса, грузом одежд. Наконец, они преодолели подъем, и их взорам открылся вытянутый зал для аудиенций, полный людей.